Миновали пару коридоров, пару раз приостановились, прислушались и вскоре оказались в довольно просторной комнате, в углу которой маячили два санитара рядом с сидевшим на табуретке Кешей.

– Действуй, – распорядился охранник.

Баринов подошел к больному, присел перед ним на корточки.

– Отец, как ты?

Кеша оторвался от какой-то, только ему видимой точки, перевел на Егора взгляд и вдруг улыбнулся:

– Хорошо.

– Ты узнаешь меня?

– Да.

– Я Егор… твой сын.

– Да, мой сын.

– Все, потом будете любезничать, – вмешался охранник. – Одевай деда.

Кеша вдруг напрягся, испуганно взглянул на него.

– Куда?

– В гости поедешь, композитор. С сыном.

– В гости? – повторил старик, снова уставился в свою точку на стене, повторил: – В гости… А домой когда?

– После гостей. Давай одеваться. – Егор вынул из сумки одежду – брюки, пиджак, сорочку, туфли, – стал натягивать носки.

Ноги не слушались, не сгибались, Кеша смотрел на действия сына, пытался время от времени помешать ему, отодвигая руки, дыша часто и неровно.

– Чего как оболтусы? – ткнул санитаров Василий. – Подмогните.

Те дружно и привычно заломили больному руки, надели сорочку, приподняли его, сбросили больничный халат, стали надевать брюки.

Кеша упирался, неумело отбивался, бормотал:

– Не надо… Не надо.

– Батя, потерпи, – вмешался сын. – Переоденемся и поедем. Потерпи.

Кеша вдруг свирепо оттолкнул Егора и пытался дотянуться пальцем до его лица, бормоча:

– Из-за тебя!.. Из-за тебя!.. Из-за тебя…

– Знаю, батя… Все знаю. Прости… Сейчас, главное, уехать.

– Не поеду! – рванулся Кеша. – Никуда не поеду! Нельзя!

– Кеша! – Егор крепко обхватил его, прижал к стене. – Успокойся… Уедем, и все будет хорошо.

– Будет хорошо… – пробормотал тот, вытирая ладонью мокрые губы. Потом переспросил: – Все будет хорошо?

– Да, батя. Хорошо… Машина ждет.

Кеша внимательно посмотрел на Баринова, неожиданно спросил:

– Егор?.. Сын?

– Да, папа… Сын. Егор.

– Мой сын?

– Да, твой сын.

Баринов обнял его, крепко прижал. Санитары воспользовались паузой, натянули на деда пиджак, застегнули на все пуговицы.

– Готово… Хоть прямиком на свадьбу, – сострил один из них.

– Вместе с тобой, – оскалился охранник, махнул: – Вперед.

Егор перехватил отца за талию, попробовал сдвинуть его с места. Тот не поддавался.

– Пошли, Кеша…

Старик молчал, медленно переводя взгляд с одного лица на другое.

– Отец, нам пора…

Кеша продолжал стоять.

– Ну, чего замерли, гопники?! – снова прикрикнул на санитаров Василий. – Действуйте!

– Не надо, – остановил их Баринов, взял лицо отца обеими ладонями, повернул к себе. – Все хорошо, Кеша. Мы уедем и больше сюда не вернемся. Ты хочешь уехать?

– Да, – кивнул тот.

– Вот и прекрасно… Уедем и забудем этот дом. Понимаешь?

– Понимаю. Уедем и забудем, – повторил больной, радостно засмеявшись. – Я понимаю…

Сын снова обнял отца за талию и осторожно, мелкими шажками повел его к выходу.

Микроавтобус трясся по привычной дороге, за окнами плыла непроглядная густая ночь, изредка разбиваемая дальними городскими огнями.

Егор сидел напротив отца, придерживал его за колени, чтобы меньше болтало и кидало из стороны в сторону.

Кеша неотрывно смотрел в черное окно, словно забыв про сына, про «уазик», про дорогу.

– Так куда едем? – вдруг громко крикнул моложавый шофер. – На дачу Василия, что ли?

– На дачу! – отозвался Баринов. – Адрес знаешь?

– Отыщем!

Кеша оторвался от окна, стал смотреть на сына, шевеля тяжелыми, вспухшими от лекарств губами, пытаясь что-то произнести.

– Что, отец? – напрягся Егор.

Кеша молчал, дыша часто и напряженно.

– Успокойся. Скоро приедем.