Мой кошмар не пришёл этой ночью. Не мучал меня. Не заставлял рыдать во сне и просыпаться в холодном поту. Он отступил. Отпустил меня. Забыл обо мне, впервые в жизни. Меня обнимали, очень нежно, за талию. А я лежала на груди мужчины, слушала стук его сердца и глупо улыбалась. Было просто невероятно уютно, комфортно и приятно просыпаться вот так.

"Что?!" — осознание пришло не сразу. Я не отпрянула, но напряглась. Приоткрыла один глаз и попыталась осмотреться, насколько хватало взгляда. Я лежала головой на груди Марка, беспардонно закинув ногу на его бедро. Он обнимал меня одной рукой, вторая была примотана к телу, чтобы не повредить рану.

Я покраснела, как школьница и попыталась отодвинуться, но Марк только крепче прижал меня к себе. Я слегка повернула голову, посмотреть спит он или притворяется. Но Марк спал. Он был всё ещё мертвенно-бледный. Черты лица заострились, под глазами залегли тёмные тени. Но дыхание было ровное и спокойное.

— Мама, — тихо позвала меня малышка. Я аккуратно убрала руку Марка со своей талии и наконец отползла от него. Повернулась к девочке.

— Ты уже проснулась, моя хорошая? Кушать хочешь? — тихо спросила я, подползая к другому краю кровати и поднимаясь.

— Да, — так же тихо сказала малышка.

— Ну, пойдём тогда потихоньку на кухню. Я сварю тебе кашу. Только нужно сначала умыться, — шёпотом сказала ей я.

— Ага, — согласилась девочка, кивнув головой. — Это мой папа? — серьёзно спросила она меня, когда мы уже выходили из комнаты. — Он тоже хочет кашу?

— Нет, солнышко. Это дядя Марк. Он был ранен и ему сейчас нужно больше отдыхать. Поэтому мы с тобой не будем ему мешать, хорошо? — улыбнувшись девочке, я взяла её за руку и повела сначала в ванную. Умыв и причесав ребёнка, я достала из шкафа какую-то рубашку Марка и надела на неё, подвязав на поясе остатками пострадавших ночью простыней и закатав рукава. Получилось весьма забавное платье-рубашка.

Потом мы прошли на кухню, где я сварила кашу и поставив её остывать, решила расспросить немного малышку. Девочка, оказывается, вполне неплохо разговаривает. Вероятно, вчера она была просто напугана, поэтому молчала. Но детская психика, насколько я знаю, весьма пластична, а я постаралась аккуратно задать интересующие вопросы.

— Как твоё имя, солнышко? — мягко спросила я, помешивая кашу в тарелке, чтобы та быстрее остыла.

— Ника, — тихо ответила девчушка. Она чуть нахмурилась и засопела, будто вот-вот расплачется.

— Ну-ну-ну, тише, милая. Всё хорошо. Ты в безопасности. — улыбнулась я Нике. — Как зовут твою маму? Ты знаешь? — спросила я снова.

— Ты моя мама! — воскликнула девочка и с удивлением посмотрела на меня.

— Хорошо, — согласилась я, не зная, как реагировать на подобное. Хочет считать меня мамой — побуду её мамой. — А папу твоего как зовут? — спросила я, пододвигая к ней тарелку с кашей.

— Папа спит. Он устал, — серьёзно сказала девочка и покосилась на дверь.

— Хорошо. Спит. А как его имя, солнышко? — снова спросила я ласково.

Девочка повела плечами и вопросительно посмотрела на меня.

— Ладно. Хотя бы имя твоё известно теперь. Ника, красивое имя. Я пойду пока проверю, как там дядя Марк и приду. А ты ешь давай, — всучила я ей ложку и направилась к выходу из кухни.

— Папа тоже кашу хочет, — серьёзно сказала девочка мне вслед.

"Отлично, ребёнок потерял свою семью и выбрал себе новых маму и папу", — усмехнулась я про себя. — "Осталось обрадовать новоиспечённого папу", — эти мысли почему-то развеселили меня.

Я тихо вошла в комнату, боясь потревожить сон Марка. Он всё так же лежал на кровати, тёмные круги под глазами оттеняли мертвенную бледность его кожи, но дышал по прежнему ровно. Я проверила его повязку. Она немного намокла от выступившей крови.