— Они, проклятущие, — страдальчески протянул Васек, ожесточенно скребя медвежьими когтями бурый бок. — Как вылезет шерсть, так и заедают. К лету вообще никакого спасения нет. Откуда только берутся, сволочи?! Хель, слушай… а может, ты какое зелье от них сваришь?

Лохматая морда, на которой еще просматривались человеческие черты, умоляюще посмотрела снизу вверх.

— Сделай, а? Пожа-а-алуйста! Или у целителей выпроси, ты же можешь. А я тебе за это травок хороших принесу.

Я задумалась. Оборотень у нас, конечно, нестандартный — добрый, ласковый, как теленок, за то его и вышибли из стаи. Да и ходит до сих пор на двух ногах, даже когда обрастет по самые брови. Но с нюхом у него все в порядке, поэтому травы чует на раз. А некоторые из них можно удачно толкнуть на городском рынке, так что предложение определенно было выгодным.

— Качественного средства от блох у меня нет, — признала я, задумчиво присев на подоконник. А затем распахнула крылья и слетела вниз, благо тут всего-то третий этаж. — Рецепта не знаю, спросить пока не у кого — целители все на практику уехали, — так что тебе помочь не могу. Разве что попробую благословить?

Василек вздрогнул и попятился.

— А что? — рассудила я, мысленно прикидывая, за сколько продам городской ведьме редкие травки. — Тьмы в тебе нет, следовательно, и риска никакого.

— Да ты сама не знаешь, что у тебя в итоге выйдет, — откровенно занервничал медведь. — У тебя Свет нестабильный!

— У меня и с Тьмой не все в порядке, — успокоила его я. — Зато Свет не причиняет прямого вреда, так что, если благословение не получится, тебе ничего не грозит. Ты же не темный, как Шмуль или Улька.

Медведь, неловко переступая обросшими ногами, в смысле наполовину лапами, попятился еще дальше.

— Да? А когда ты мне лапу лечила, шерсть потом еще с полгода не росла.

— Это я просто перестаралась с наведением красоты.

— А когда цветы под окном растить пыталась — помнишь, что вышло?

Я кинула задумчивый взгляд на густо зеленеющий невдалеке лес.

— Подумаешь, степени перепутала… Но, если не хочешь благословляться, могу и проклясть.

— Да иди ты! — шарахнулся прочь оборотень, зачем-то испуганно прикрывая передними лапами зад. — Твои опыты только Марти спокойно переносит, и то потому, что ему уже ничто не навредит!

Я пожала плечами.

— Ну и ладно. Не больно-то надо было. Живи и дальше с блохами, и пусть они тебя сожрут окончательно.

Медведь вдруг переменился в морде лица и подозрительно замер.

— Хелечка, надеюсь, ты это не всерьез? Ты ведь не умеешь проклинать, правда?

Я хищно улыбнулась.

— А кто его знает? У меня дар — как маяк: то вспыхнет, то погаснет. Так что, если не хочешь сюрпризов…

— Тьма с тобой, чудовище, — страдальчески скривился Василек. — Давай благословляй… только осторожно!

Я довольно потерла руки и простерла их над съежившимся медведем. Нет, ну а что? На ком прикажете тренироваться? Светлые от меня уже шарахаются, не без оснований воспринимая мои благословения за проклятия, а темных трогать мне категорически запретили. Причем запрет на убийство был выставлен суровой маменькой, а не Старой Жабой, поэтому нарушить его я не могла. Но надо же как-то выкручиваться?

С торжественным видом возложив ладони на лоб припавшего к земле оборотня, я сосредоточилась. Василек, напротив, зажмурился и на всякий случай закрыл лапами глаза. При этом бока его судорожно дергались — то ли от страха, то ли блохи все же замучили беднягу до основания, а потом он и вовсе затрясся, как в лихорадке.

— Благословляю! — громким шепотом (ночь же на дворе!) произнесла я, ни фигаськи не зная, что в итоге получится.