Но ты изменила своему навязанному жениху со спецназом. Острая боль оседает в сердце битым стеклом. Мне кажется, я тону в этой безысходности.

—Хорошо, готовься, конечно, — вижу, как его руки то тянутся ко мне, то опускаются. Первой шаг назад совершаю я, после чего поднимаю взгляд на него.

А вот Сережа теперь смотрит не на меня, а будто бы сквозь. По лицу проходит судорога нечитаемой эмоции, а в глазах тухнет огонь. Кадык виражирует вверх и вниз, а потом звучит вопрос, следом даже рука поднимается и цепляет шею, чтобы повернуть влево и вправо.

—Что это? — вопрос языками пламени обволакивает меня целиком. Я вскидываю воинственный взгляд на мужчину и едко спрашиваю:

—Ты не понимаешь, да?

Не может не понимать, не может не осознавать, что это не просто синяки на коже, что это укусы и засосы, оставленные другим, тем, кому я дала разрешение, с кем проводила время по своему желанию. Острое осознание реальности как никогда меня добивает сейчас. В теле нет страха, есть только предчувствие надвигающегося шторма. Не взлетим, так поплаваем, да?

Он шумно выдыхает, сильнее сжимая подбородок, притягивая к себе ближе. Становится больно, потому что пальцы не щадят нежную кожу.

Я вижу, как ему хреново, читаю это по раздувающимся крыльям носа, по алеющему от злости лицу, по вибрирующим мышцам и стальному захвату, который сейчас смещается мне на шею, толкая к стене. Хоп. И я плотно прижата к ней, а впереди массивная злющая фигура моего жениха. Пульсация в груди становится болезненной, а перед глазами пелена, лишь бы не окунаться в водоворот ненависти, что меня сейчас потопит. сейчас потопит.

—Ты моя, ты все равно моя, бл*ть! Моя, — кричит, впиваясь в мои губы кусающими поцелуями, таранящими и приносящими только боль и незаживающие раны.

Сережа от боли и злости воспламеняется быстро, хватая меня за руки, а затем отталкиваясь от губ, рычит, упираясь лбом в стенку.

—Ты все равно будешь моей женой, Вика. Я люблю тебя. Я принимаю тебя всегда.

Ощущение, что губы мне вспороли острым ножом. Внутри давно такая же каша из вязкой крови от мокрых ран, от паяльника.

—Я просто ударилась, Сереж, — мертвым голосом шепчу словно в насмешку, но ему этого будет достаточно. Он готов на все на свете, верит любым словам. Скажи я ему сейчас, что люблю, мужчина бы забрал меня сразу домой и сделал своей по-настоящему. Без помолвок, свадьбы и прочего.

И пусть этот весь концерт был чисто его инициативой, потому что он меня «уважает», но такое признание сорвало бы стоп-кран.

—Ударилась, — повторил он, скалясь, играя желваками. Руки плотно обвивали мое никак не реагирующее на все происходящее тело. —Я внизу подожду.

Он пару раз машет головой, как будто стараясь отогнать наваждение или навязчивые мысли, ожесточенно захватывающие мозг. И только одарив меня долгим взглядом, гуляющим по лицу, шее, груди и талии, следом по ногам, Сергей позволяет себе развернуться и уйти. Задерживаясь у двери в последний момент, он достаёт из кармана бархатную коробочку и кладет ее на тумбочку в раскрытом виде.

Там то самое кольцо, камень на котором видно и с Юпитера. Надеюсь, мой палец не переломится.

У меня получается дышать только тогда, когда дверь с грохотом закрывается. Теперь одна.

Оседаю по стенке на пол, притягивая ноги к груди. Качаюсь в такой позе, стараясь успокоиться, но меня рвет на части изнутри. Слез нет, но качели шатают из стороны в сторону, вызывая удушающую тошноту, не отпускающую ни на минуту.

Собираюсь как-то неожиданно быстро. Просто встаю и иду выуживать из чехла платье на сегодняшнее мероприятие. Надеваю его и сажусь перед огромным зеркалом-будуаром. Куклой сижу и рассматриваю свое лицо, не тронутое макияжем. Наверное, я бы так и пошла. Максимум высушить волосы, хотя…они за час высохнут сами, так что можно было бы не напрягаться, а посмотреть киношку в ожидании своей гильотины.