Я резко выдыхаю сквозь сжатые зубы, не в силах сдержать нарастающий гнев:

— Ты не можешь просто решать за меня, что говорить другим людям!

Он коротко усмехается, бросая на меня тяжёлый взгляд.

— Разве? — переспрашивает холодно. — Разве ты не сделала то же самое, когда не сказала мне?

Его слова ударяют по мне, как хлёсткая пощёчина. Я резко отворачиваюсь к окну, чувствуя, как внутри всё холодеет, как сердце пропускает удар. Слёзы подступают к глазам, но я не дам им вырваться. Не сейчас, не перед ним.

Машина замедляется, и вскоре останавливается у знакомого подъезда. Моё сердце стучит так громко, что я слышу каждый удар в ушах. Я нервно облизываю губы, чувствуя сухость во рту, и резко поворачиваюсь к нему:

— Максим… — в моём голосе звучит тревога, смешанная с отчаянием.

— Вика, хватит. — Тут же перебивает меня твердым голосом, не оставляя пространства для возражений.

Я стискиваю зубы, проглатывая все едкие слова и эмоции, которые так и рвутся наружу. Я просто хочу поскорее забраться в свою постель, укрыться одеялом и забыть этот день, как страшный сон.

Я хватаюсь за дверцу, пытаюсь выйти сама, но резкая боль в ноге снова заставляет меня замереть, подавляя гордость и раздражение.

Максим уже рядом. Он протягивает руку, я зло отдёргиваю свою ладонь:

— Не трогай меня, — бросаю резко.

Но он не слушает. Просто молча, не обращая внимания на мои протесты, вновь берёт меня на руки и несёт к подъезду. Я кусаю губы от унижения, злости, боли, но ничего не говорю. Сопротивляться сейчас бесполезно.

С трудом достаю ключи, открываю дверь, надеясь, что он оставит меня одну, но Максим заходит следом. Я оборачиваюсь к нему и гнев вспыхивает с новой силой.

— Макс, уходи!

Но он молчит. Спокойно закрывает за собой дверь, вешает пальто на крючок и, не обращая внимания на мою злость, подходит ближе.

— Ты в своём уме?! — взрываюсь, голос дрожит от гнева.

Он качает головой, глаза его мрачные, глубокие, будто он видит насквозь мою злость и обиду, но не собирается уходить:

— Ты не можешь сейчас быть одна, ходить и себя обслуживать.

Твердолобый какой и непробиваемый!

Я дёргаюсь в сторону, пытаясь пройти мимо, но Максим ловит меня за локоть и осторожно ведёт к дивану. Я вырываюсь, но он не отпускает, и только когда я сажусь, наконец отступает на шаг назад, но не отводит взгляда.

— Теперь-то мы поговорим, — говорит он тихо, твёрдо, и от этих слов по коже пробегает холодок.

— О чём? — резко бросаю, хотя уже знаю ответ.

Он делает шаг вперёд и медленно опускается на корточки прямо передо мной, чтобы наши взгляды были на одном уровне. Его глаза — тёмные, серьёзные, и в них больше боли, чем я готова видеть.

— О ребёнке, Вика, — произносит, едва слышно, но каждое слово как удар молотком по сердцу.

Я замираю, дыхание перехватывает, и несколько секунд я просто смотрю на него, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями.

— Это не твоё дело, — выдавливаю наконец, выплескивая яд и гнев.

Максим резко поднимается, в глазах вспыхивает злость, его голос дрожит от ярости:

— Правда? Ты серьёзно думала, я не узнаю? Это мой ребёнок, Вика! Ты не думала, что я имею право знать?

Я срываюсь на крик, боль и обида взрываются во мне с новой силой:

— Право? Ты говоришь мне о праве? После всего, что ты сделал?! После Алисы, после того, как ты сам разрушил всё, что у нас было? А Ромка? Ты о нашем сыне подумал? Ты вообще о нем думал, когда трахал его невесту? И после всего ты считаешь я должна была бежать к тебе с этой новостью?

Он резко шагает по комнате, руки его дрожат, он оборачивается ко мне, и голос его звучит как рёв: