Я не уверена, правильно ли сделала, позволив Максиму снова так легко войти в мою жизнь, но сейчас мне просто не хватает сил сопротивляться его уверенности и решительности. Он сказал, что поехал в ателье разбираться с поставщиком и решать проблему с тканью. Не спрашивал моего мнения, просто сообщил, словно это решённое дело.

И хуже всего, что внутри меня вспыхнуло предательское чувство облегчения. Возможно, это слабость или усталость, а может быть, моя дочь уже сейчас начинает смягчать моё сердце, которое я старательно защищала все эти месяцы.

Я осторожно глажу живот, чувствуя нежные толчки внутри. Моя малышка будто понимает моё волнение и старается меня успокоить. Я улыбаюсь, шепча тихо:

— Всё хорошо, девочка моя, мы справимся, правда?

Но слова звучат неуверенно даже для меня самой. Как мне справиться, когда всё вокруг стремительно рушится, и Максим снова начинает занимать в моей жизни место, которое я тщательно пыталась освободить?

С кухни доносится тихий звук капель воды из крана, и я, вспомнив, что так и не закончила завтрак, медленно встаю с дивана и направляюсь туда, прихрамывая и осторожно переступая на больную ногу. Мне нужно хоть чем-то занять себя, чтобы не сойти с ума от собственных мыслей.

Я останавливаюсь в дверях кухни, замечая чашку с недопитым кофе Максима и раскрытый ежедневник на столе. Видимо, он забыл его, когда спешил уйти. Почерк его ровный, строгий, с резкими линиями, напоминает его самого — уверенного и не терпящего возражений.

Я невольно замечаю собственное имя среди записей. «Позвонить в клинику, уточнить условия родов. Заказать детскую мебель в спальню».

Сердце болезненно сжимается, и я резко захлопываю ежедневник. В груди вспыхивает раздражение, смешанное с обидой и благодарностью. Кто просил его заботиться обо мне и малышке? Он опять решает всё сам, не спрашивая, хочу ли я его помощи.

Я беру его чашку, выливаю остатки кофе в раковину, пытаясь выместить своё раздражение на чем-то безобидном. Мои мысли снова возвращаются к ателье. Что скажут сотрудники, увидев Максима там? Как отреагирует Оля, если узнает, что я снова позволила ему вмешаться в наши дела?

Но прежде чем я успеваю погрузиться ещё глубже в тревожные размышления, телефон снова звонит. На экране мигает имя Оли. Я нажимаю кнопку ответа и слышу её взволнованный голос:

— Вика, Наташа звонила, говорит, что Макс в ателье появился. Сказал, что решит проблему с тканью. Ты вообще в курсе?

Я тяжело вздыхаю, ощущая головную боль от ситуации, которая совершенно выходит из-под моего контроля.

— Да, Оль, в курсе, — отвечаю я устало, понимая, что сейчас начнётся новый виток допросов и переживаний. — Он просто решил помочь. Я сама не рада, но не смогла его остановить.

Оля ненадолго замолкает, а потом её голос становится мягче:

— Вика… Я не хочу лезть в ваши дела, но ты уверена, что так стоит? Ты ведь знаешь, что Макс не делает ничего просто так.

Я медленно сажусь на стул, поджимая под себя здоровую ногу, и закрываю глаза.

— Я знаю, Оля, — тихо отвечаю я, чувствуя, как сердце снова начинает колотиться быстрее. — Но я не знаю, что с этим делать. Сейчас я просто не справляюсь сама.

Оля вздыхает на том конце провода, но вдруг её голос становится подозрительно встревоженным:

— Погоди, а почему ты вообще сама не приехала в ателье? У тебя всё нормально?

Я кривлюсь, представляя, какая реакция последует сейчас.

— В общем, я вчера ногу подвернула. Теперь вот тоже малоподвижная, как ты. Видишь, какая из меня помощница?

— Ты серьёзно, Вика? — Оля почти кричит. — Ты беременна на седьмом месяце, ты ногу подвернула, и молчишь? Что вообще с тобой происходит, дорогая? Как так можно?