Третий корпус оказался четвертым зданием с правой стороны. Как только я вошла внутрь в нос мне тут же ударил неповторимый и знакомый с детства запах больниц, который невозможно перепутать ни с каким другим. «Аромат» хлорки переплетался с «благоуханьем» стерильных бинтов и еще чего-то непонятного. Чувство тоски, безнадежности и какой-то пустоты окутало меня с головой. В этом здании хотелось не лечится, а умереть. Почему в государственных больницах всегда такая ужасная атмосфера? Это был риторический вопрос, но он немного отвлек меня от собственных неприятных ощущений.

Здесь на входе я никого не встретила. Даже пост медсестры оказался пустым. Хотя чего тут удивляться: через высоченный забор с колючей проволокой и проходную с бдительным охранником вряд ли кто-то сможет проникнуть. Ни сюда, ни отсюда. Идя по выцветшему, местами стертому до дыр линолеуму, я искала нужную мне дверь кабинета. В глаза бросались обшарпанные стены с облупившейся грязно-зеленой краской. Все здесь было пропитано безысходностью и отчаянием. И снова мне не встретилось ни одного человека. Наконец я нашла кабинет с криво прибитой цифрой девять и аккуратно постучалась.

– Да, да, входите! – раздался знакомый по телефонному разговору доброжелательный голос.

Открыв дверь, я неуверенно прошла в кабинет и остановилась посредине.

Кабинет ничем не отличался от того, в котором сидел наш районный терапевт. Стол, заваленный бумагами, два стула, окна за вертикальными пожелтевшими от времени жалюзи, высокий узкий шкаф с полками забитыми книгами и пухлыми бумажными папками и потрепанная, местами кушетка. В некоторых местах она была порвана и наружу торчал поролон.

– Проходите вот сюда, на стульчик, – с улыбкой указал мне доктор на место напротив себя, отвлекая от созерцания безликой обстановки.