– Ну новобрачный! Вот сквалыжник-то. Деньги взял, проморил в церкви два часа лишних и гостей даже закуской не хочет угостить.

– Господа! В кухне что-то жарится. Я давеча в распахнутую дверь видел, что там повар стоит. Ужин, наверное, будет, но только не про нас, а про его гостей.

Новобрачный ходил около гостей-купцов, зевал и говорил:

– Ужасно устал. Жду не дождусь, когда можно будет на покой.

Рыжий купец подмигнул черному и сказал:

– Иван Митрофаныч! Да ну их к черту! Чего зря сидеть! Забирай свою жену да пойдем в «Малый Ярославец» селянку хлебать.

Купцы, не прощаясь, стали уходить.

– Слава богу, наконец-то все эти аршинники уехали, и мы можем отпраздновать нашу свадьбу в интеллигентном обществе! – говорил новобрачный своим гостям после отъезда гостей-купцов, со стороны новобрачной. – А то что это, помилуйте… Их звали только для поздравления, чтобы выпить бокал шампанского, а они сидят и еще чего-то ждут. Ваше превосходительство, в винтик не прикажете ли сыграть, пока у нас будут накрывать закуску? – предложил новобрачный генералу.

– Нет, благодарю. И я просил бы меня освободить от закуски… Я никогда на ночь не ем ничего, – отвечал генерал.

– Ваше превосходительство, да вы, может быть, из-за того и не хотите здесь оставаться, что мой тесть с тещей здесь? Так я сейчас скажу жене, чтобы она предупредила их, чтобы они свой язык не распространяли и знали свое место.

– Ах нет… Что вы… Боже избави… Я вовсе не из-за этого… Ваш тесть – такой почтенный коммерсант. А просто из-за того, что я никогда не ужинаю.

Новобрачный опечалился. Генерал начал прощаться, подошел к отцу и матери новобрачной и протянул им руку. Все пошли в прихожую проводить генерала. Новобрачный смотрел на тестя и тещу зверем. После ухода генерала он подскочил к ним и сказал:

– Прямо генерал из-за вас уехал.

– Да что ты врешь-то! Он ласковый человек. Мы с ним прелюбезно распрощались. Подошел и руку протянул, – отвечал Петр Михайлович.

– Да как же вам ее не протянуть-то, ежели вы лезете вперед.

Анна Тимофеевна вспылила.

– А куда же нам иначе лезть-то, любезный зятюшка? В кухню, что ли? – заговорила она. – Нет, уж этого не дождетесь. Мы в квартире нашей дочери.

– Сделайте одолжение… Это квартира моя, а не вашей дочери.

– Однако эту квартиру мы обмеблировали! Каждый гвоздик здесь наш.

– Был ваш, а теперь мой. И гвоздиками вам нечего хвастаться, потому на это было условие, чтоб вам их вбивать. Вы согласились эти гвоздики вбивать, да, к слову сказать, не все же и вбили их. Лампы одной нет, ковра в гостиной бархатного нет.

– Как ковра в гостиной нет? – воскликнул Петр Михайлович. – А это что?

– Да разве это бархатный! Что вы дурака-то строите! Этому ковру вся цена пятнадцать рублей. Эдакие ковры в гостиницах в рублевых номерах стелют, а не в гостиных кладут, и ежели вы любите вашу дочку, то завтра же должны его переменить.

– На кухонный половик, изволь, переменю, а уж больше ничего ты от меня не дождешься. Довольно! Ты и так у меня перед венцом, наступя на горло, четыре тысячи вырвал.

– Дадите, коли дочка приедет и умолять будет.

Разговор сделался крупным. Оставшиеся гости, чиновники, начали перешептываться между собой. Даже им было как-то неловко. Только отец посаженый принял сторону новобрачного и, поправляя на шее станиславский орден, бормотал себе под нос:

– Купчишки! Их дочь благородной сделали, а они в благодарность за это всякие подлоги делают.

Звонок в прихожей. Вернулся какой-то гость из купцов, забывший свои калоши. Надевая свои калоши, он в открытую из прихожей в гостиную дверь кричал: