Стенные часы в столовой били три.

– Ну, пожалуй… Подай самовар в столовую… – не вдруг ответила Катерина Петровна.

В пятом часу Порфирий Васильевич вернулся со службы домой. Катерина Петровна сидела еще за потухшим самоваром у себя в столовой. При входе мужа она отвернулась.

– Что это? Чай пьешь? Верно, маменька у тебя была? – спросил он.

– Никого у меня не было. Отстаньте, – отвечала она.

– Так что за охота без времени чай пить!

– Вас еще не спросилась! Пожалуй, тоже и лишней щепотки чаю жалко! Сквалыжник!

– Все еще не угомонилась? Ах, Катя, Катя! Ну, здравствуй.

Он подошел к ней и хотел поцеловать ее в щеку.

– Раз навсегда вам говорю: не смейте ко мне лезть! – закричала она и поднялась со стула.

– Однако же, ведь мы все-таки муж и жена.

– Да, это большое для меня несчастие, но все-таки я не желаю, чтобы вы лезли целоваться.

– Ах ты, боже мой! Да когда же это кончится! – вздохнул Порфирий Васильевич. – Я к тебе так и этак… С твоим папенькой теперь примирился и даже в дружбе, хотя мы с него четыре тысячи-то по документу еще не получили, но тебя и это не берет. Ужасная женщина! – прибавил он. – Ведь вот и побаловал бы тебя, и потешил бы, но боюсь. Я наперед знаю, что ты заговоришь.

– Не надо мне, ничего не надо. Ничем не можете вы меня потешить, ежели вы мне противны, – отчеканила слова Катерина Петровна.

– Уж будто противен? А за что, позвольте вас спросить? – задал он вопрос, присел к столу, полез в брючный карман, достал оттуда маленький сафьянный футлярчик и, вынимая оттуда колечко с бриллиантиками, проговорил: – Вот недорого приобрел сегодня вещичку у той же женщины, у которой купил вчера канделябры. На-ка, поноси на пальчике, а потом, когда надоест, продадим.

Он протянул к ней колечко. Она размахнулась и вышибла у него из рук и кольцо, и футляр. Порфирий Васильевич остолбенел на минуту.

– Это что же такое! Драгоценные вещи швырять? Вещи, которые я в поте лица добываю! – проговорил он наконец. – Ах вы, дрянь! Невежа серая! Вот папенька говорит, чтобы я с нею как-нибудь ладком… Да как тут ладком? Никакая ласка, никакое баловство не берет. Матрена! Накрывай на стол и подавай обедать! – крикнул он кухарке и пошел в кабинет переодеваться.

Дома он носил рваный, замасленный пиджак и грязные, отрепанные брюки с заплатами, а иногда старый халат с протертой на месте сиденья материей, из которой выглядывали клочья ваты. Нарядный шелковый халат, который ему в день свадьбы подарила жена, давно уже висел в шкафу.

Катерина Петровна была в спальной, когда кухарка подала на стол обед. Порфирий Васильевич заглянул в спальную и сказал:

– На стол подано. Идите суп разливать.

Катерина Петровна сначала было не хотела идти к столу, но потом вспомнила, что она назло мужу заказала к обеду отварного поросенка и жареную курицу, и ей очень захотелось посмотреть, какую муж скорчит физиономию, когда все это подадут к столу, а потому она отправилась.

Порфирий Васильевич, не дождавшись прихода жены, сам налил себе в тарелку супу и ел его. Катерина Петровна вошла в столовую, села к столу и тоже налила себе супу.

– Отчего сегодня суп не куриный? – спросил он. – Разве курицы не будет?

– Будет и курица, – отвечала она. – Я велела изжарить ее.

– Зачем? Я ведь просил сварить ее, чтобы был куриный суп, а сама курица на второе блюдо.

– А я не захотела этого.

– Странно. Вот характер-то!

Подали разварного поросенка на большом блюде. Порфирий Васильевич всплеснул руками.

– Это что? Это еще что? – воскликнул он. – Боже мой! Третье блюдо! Целого поросенка на двоих! Да вы в уме, Катерина Петровна? Для чего вы это сделали?