На улице оглушающей сиреной взрывается автомобильная сигнализация.

Алекс на миг замирает, но тут же вновь хватается за мои бёдра. Кое-как прибитые крючки не выдерживают, и мы летим с кучей барахла на пол. Липкая жижа заливает мои бёдра, проникая под разорванные колготки.

— Мощно! Какая же ты классная! Прибери пока здесь, а я машину гляну, — Алекс встаёт, вытирается краем занавески и застёгивает штаны.

Он выбегает за порог, а я подпрыгиваю, как ужаленная, и запираю дверь на оба замка. Сирена стихает. Алекс возвращается и дёргает дверь за ручку.

— Манюнечка, открой! — канючит он. — Кошечка моя царапучая.

— Уходи! — упираюсь лбом в дверь.

— У нас дети! Куда мне идти?

— Это мои дети, Алекс! — сбрасываю ботильоны и, брезгливо морщась, стягиваю с себя колготки. Как бы там ни было, а не далась я ему. Маленькая, но победа.

— Ну я тоже к этому делу приложил... И не только руки.

— Их отец твой брат! — Сколько раз я представляла этот разговор с Алексом, но всё равно голос дрожит.

— Что ты говоришь? Вай-вай-вай. Как получилось-то так? Я, значит, тебя тогда весь месяц драл, не вынимая, а пацанята родились от брата.

— Это дети Артура, — трясущимися руками натягиваю свитер.

— Чем докажешь? Да открой ты! — Алекс бьёт кулаком по двери.

Заметаю следы драки, складываю одежду в кучу.

— Глеб — его копия!

— Манюнь, ты серьёзно? — противно смеётся Алекс. — Глеб копия моей матери, как и Артур.

Это слабое место в мысленном разговоре с бывшим мужем я так и не проработала.

— Короче, ангел мой, — Алекс меняет тон на деловой, — я вернулся в дом в Сестрорецке, спасибо, что сохранила его для меня.

— Ты оставил мне достаточно денег, — тоже беру себя в руки, — могу переписать его обратно на твоё имя.

— С большей радостью перепишу тебя и пацанов на своё имя. Я вернулся домой и хочу, чтобы ты с детьми переехала ко мне. Если тебе неприятно возвращаться в тот дом, давай обсудим, где совьём новое гнёздышко.

— Алекс, ты, наверное, не услышал меня. Я вернулась в Россию не ради тебя.

— Как же тебя услышать если ты всё время брыкаешься? Ради кого, моя прелесть?

— Это тебя не касается. После того, что ты сделал…

— Манюнь, ты прости меня. Увидел тебя и крышу начисто сорвало, — судя по звуку, теперь Алекс стучится в дверь лбом. — Готов искупить вину. Не дури. Пёрышки почисти, и давай вечерком посидим в ресторане на побережье. О делах наших поговорим.

Молчу, прикидывая, куда бы свалить с детьми.

— Я заеду в восемь. Скажи хотя бы «мяу», — Алекс скребётся как кот.

— Мяу.

С облегчением слушаю удаляющиеся шаги. Артур, как мне нужна твоя помощь! Сколько же можно родину защищать?

Сама точно десять лет в тюрьме провела. В Мюнхене, где осели мои родители, жила как монашка. Местные мужчины не прельстили меня. Чужбина и тоска. Этим летом с мальчишками и Фати, не питая ни надежд, ни иллюзий, рванула в Россию искать Артура. Сняла дом в Зеленогорске. Артур жил где-то на Пионерской, около универсама «Серебряный». Начала методично обходить все ДЕЗы[1] и узнала, что Виктор Правдин продал квартиру. Отчаялась.

***

Артур

Качнул машину Алекса пару раз плечом и взорвал мирную жизнь посёлка орущей сиреной. Оббегаю Гелин участок и без проблем подкатываюсь под забор. Он хоть и высокий, но беспонтовый в плане защиты. Как и всё в этом доме советской постройки. Кто ж так лестницу бросает! Прислоняю её к стене и забираюсь на второй этаж. Ножом отодвигаю щеколду на старой рассохшейся раме и проникаю в комнату. Чуть не падаю — нога уезжает на игрушечной машинке. Сразу видно, что здесь живут пацаны. Две кроватки, застеленные покрывалами с белыми якорями, по стенам развешаны рисунки танков и самолётов, на полках самодельные модели военной техники расставлены рядом с детскими книжками. «Зачёт, мышонок! Правильно пацанят воспитываешь» — мелькает в голове мысль. Но я сейчас сюда не в качестве ревизора нагрянул. Выхожу из комнаты, ступаю бесшумно по вытертому ковру. На втором этаже ещё одна комната и две лестницы: вниз и на чердак.