— Лен, ответишь на мой вопрос? Почему я должен желать твоих страданий? Что обо мне такого успели насудачить?

— Ничего, просто все мужчины считают, что женщина должна страдать, если не может удовлетворить их эгоистичные желания. Неужели ты так не думаешь?

А вот теперь меня настораживают слова Лены.

Наверное, тот хахаль как-то угрожает ей и девочке?

Кто он такой?

Такой же брошенный, как я, мужчина?

Или причина, из-за которой Лена стала настолько холодной и недоступной?

Смотрю на женщину и понимаю, что она ждёт ответ на заданный мне вопрос, но мне нечего сказать ей. Теперь я понимаю, что она поставила меня на одну планку с теми мужчинами, что обижали её в прошлом. Именно по этой причине сбежала. Мне обидно, что она даже не дала мне шанс, но я понимаю, что получил наказание с небес за то, что в своё время сначала разрушил отношения брата, не позволив развиться зародившимся в их с Элей сердцах чувствам, а потом ещё жестоко поступил с женщиной, ставшей моей женой. Всевышний наказывал меня за то, как я поступил с Тимуром и Элей, и мне следовало принять это наказание.

Вот только я уже принял его и страдал два года. Не пора ли заканчивать?

Поднимаю взгляд на небеса.

Неужели тот, кто сидит там и наблюдает сверху за порядками, не понимает, что большего я могу не вынести?

— Лен, я так не считаю, — честно признаюсь я. — Знаешь, все мы совершаем ошибки. В прошлом я сотворил их немало, но это не повод ставить на мне крест.

Лена кивает.

Она ничего не говорит, а мне так много хочется услышать от неё.

Мне важно узнать, моя ли эта девочка.

Она похожа на меня.

Если это моя дочь, то мы с Леной должны объединиться.

Обязаны просто.

Не хочу, чтобы ребёнок рос без отца.

«Мой ребёнок» — эта мысль прошибает сознание и пульсирует в нём, причиняя немало боли.

— Может, посидим в кафе? Поговорим в непринуждённой обстановке?

Понимаю, что нам крайне непросто говорить сейчас.

И это я пока ещё не спросил у Лены то, что так волнует душу в настоящий момент. Я не задал ей главный вопрос — моя ли дочь сейчас так радостно качается и говорит что-то на своём, детском, языке.

— Ты действительно считаешь, что способен не просто выслушать, но услышать? — спрашивает Лена и смотрит на меня с надеждой.

— Я не считаю, а так и есть на самом деле. Я хочу понять, что случилось. Помочь тебе, если ты нуждаешься в помощи.

— Поможешь оформить мне документы на выезд за границу?

Во взгляде Елены плещется надежда.

Зачем она решила сбежать за границу?

Мне больно от мысли, что она снова исчезнет, но если я соглашусь, то хотя бы буду знать, куда она уехала. Смогу видеться с ней. Хотя надо ли мне оно, если Лена бежит от меня? Вот сейчас я здесь, нашёл её спустя столько времени, но не вижу во взгляде женщины взаимности. Она мне не верит, не хочет раскрыться. Так стоит ли надеяться на что-то дальше? Уходить я тоже не готов. Чувствую, что она нуждается во мне, пусть и боится произнести эти слова, признать в первую очередь для самой себя. Единственное, что я могу сделать, если хочу сблизиться с ней — согласиться. А уж дальше всё сложится так, как должно.

— Если ты действительно хочешь этого, я готов помочь, — киваю я.

Лена останавливает качели, помогает дочери встать на ножки и смотрит на меня, словно в это мгновение внутри неё борется два человека — один готов довериться мне, а второй ищет подвох в моём поведении.

И кто победит?

Мы смотрим друг на друга какое-то время и молчим, пока девочка не бежит за воробьём и не падает. Она не плачет, а Лена помогает ей подняться, отряхивает тёплые вязаные штанишки от влажной грязи, насколько это возможно, и усаживает в коляску. Хоть у меня есть прекрасный племянник и маленькая племянница, но я так и не научился обращаться с детьми, не знаю, как делать это правильно.