Всё у меня есть для любви — стройное, сильное, гибкое тело, длинные волосы пшеничного цвета, курносый нос, пухлые губы, зеленые глаза — именно из-за них дядюшка меня колдуньей и называл...

Хотя какая я колдунья — жениха могла бы и получше наколдовать. Душа и сердце, в конце концов есть в наличии. Всё есть, любви только вот нет, и теперь вряд ли когда-нибудь будет.

Я прислонилась лбом к запотевшему зеркалу и зарыдала.

Год спустя

После свадьбы прошел уже год, а после смерти дяди Васи десять месяцев. Конечно, тоска еще не прошла, но я уже более-менее могла жить дальше. Вначале мне было очень и очень тяжело, хотя я старалась и не показывать Вертелецкому свою боль. Не хотела, чтобы он злорадствовал.

Любви у нас с Богданом так до сих пор и не вышло, но женщин низкого социального поведения домой он, хвала богам, не водил.

Пока. Хотя я точно знала, что у него есть любовница.

Как-то, еще не прошло и месяца со дня нашей свадьбы, вернулась пораньше с пар. Муж не слышал, как я вошла.

— Лада, перестань истерить! Ты знаешь, что меня мало волнуют женские слезы.

...

— Ну конечно, люблю... что ты там себе опять навыдумывала? Люблю, люблю, не реви.

...

— Все, завтра заеду. Надень тот сетчатый комбез. Да, красный. Все, целую.

Я стояла ни жива ни мертва. На глаза почему-то сразу навернулись слезы. Вот оно как. Значит кого-то муж все -таки способен любить...

Но я тут же взяла себя в руки. Что за бред?! Ведь мне плевать на этого хлыща. Вокруг него одни понты, дешевый спектакль, неискренность и нелюбовь. Не может они никого любить, не умеет! Пудрит мозги очередной своей дурочке, а заодно и мне.

И все-таки неприятно, что твой собственный муж говорит о любви какой-то там Ладе. Это всего лишь чувство собственничества, и ничего более.

Я незаметно прошмыгнула в свою комнату и два часа тупо пялилась в стену, пока меня не позвали обедать. Вертелецкий с задумчивым видом ковырялся в тарелке. На меня внимания не обращал. Зато я ужасно злилась и то дело бросала на него ненавидящие взгляды.

— Перестань фырчать. Ты сейчас лопнешь от злости, — вдруг отчетливо произнес мой муж, так, что я даже подавилась кусочком бисквита.

— С чего вы взяли? — откашлявшись, спросила его сердито.

— Ты невыносима, Алиса Сергеевна. На кой черт я с тобой связался...

— Ну да, ну да... Надо было с Ладой связываться, — я все-таки не удержалась от колкого замечания, о чем почти сразу же пожалела.

Но было поздно.

Язык мой-враг мой. Знаю-знаю.

Зато Вертелецкий даже глазом не моргнул, гад такой!

— Жаль, что ты так и не поняла своей маленькой бестолковой головкой, что чем меньше знаешь-тем крепче спишь.

Я закатила глаза, всем своим видом показывая, что плевать хотела на его слова.

Богдан резко встал, так, что стул отлетел к стене и быстро подошел ко мне. С грохотом отодвинул мой стул, склонился и прямо на ухо произнес:

— Еще раз подслушаешь мои разговоры — уши откручу. Будь умничкой, Лиса и может быть тебе повезет не увидеть меня плохим дядей.

Я сидела ни жива ни мертва, съежившись в комок. Была уверена, что вот сейчас он обязательно меня ударит. Но Богдан выпрямился, артистичным движением поправил волосы и пошел обратно на свое место.

Но прежде, чем приступить к еде, улыбнулся, глядя на меня и по слогам произнес:

— Это так... совет на будущее...

Как же я его ненавижу. Самовлюбленный осел! Какого черта ему надо от меня? Женился бы на своей этой Ладе, я ему с какого бока? И ладно бы у нас хоть что-то общее было, нет же! Даже в спальню мою он приходит лишь ради проформы, чтобы по-быстрому исполнить супружеский долг и свалить. Особого энтузиазма не проявляет, отчего я неимоверно расстраиваюсь и злюсь.