Я сама себя испугалась в тот момент. Мне казалось, что стоит ему только протянуть руку и тогда...

Замерла перед ним, словно кролик перед удавом. А ведь я всего лишь видела его шляпу, полоску губ и фигуру. Даже глаз не рассмотрела. Опасный, очень опасный тип. Даже тогда, в свои семнадцать я смогла полностью ощутить это. Так сказать, прочувствовать на собственной шкуре.

Я так и стояла перед ним, вся какая-то беззащитная — такая маленькая, хрупкая и почти раздетая. И позволяла этому типу нагло меня разглядывать и дальше.

И тут на мое счастье от ворот раздался голос дяди Васи:

— Ох, Богдан Владимирович, прости, друг! Прости, что опоздал.

Тут дядя заметил меня и мой купальник и очень неприятно, грозно прорычал:

— А ну марш отсюда! Ты себя видела?! Вырядилась как, как...!!!

Да, дядя, когда хотел, умел бывать очень внушительным. Бить он меня, конечно, не бил, но говорил так, что даже мурашки вставали в стойку и замирали на коже от страха.

Я, разозлившись на этого Богдана, черт его подери, ужасно тогда оскорбилась и в слезах убежала в дом, к себе в комнату. Мне было так стыдно, как никогда раньше. И прежде всего потому, что я сама, САМА позволила какому-то постороннему мужику так нагло себя разглядывать. Я и правда повела себя как какая-то малолетняя дура, простушка. Как девка, только и мечтающая лечь под взрослого мужика. А он-то, он-то каков! Тоже, между прочим, позволил себе многое! Правда, что именно, я так и не смогла тогда придумать.

Но все равно, злость к этому Богдану прочно поселилась у меня в душе, въелась внутрь, буквально проросла в нервные окончания и вытравить её хоть чем-то не представлялось возможным.

Я злилась на него за свои стыд и позор. А эти вещи я никогда и никому не прощаю.

В общем я в слезах ринулась в свою спальню, откуда потом еще двое суток отказывалась выходить. Пришлось дяде даже извиняться. Это он тоже умел прекрасно делать и я, конечно же, его простила...

Потом я еще несколько раз натыкалась на этого Вертелецкого в нашем доме, и всякий раз делала вид, что не вижу его в упор. Даже если натыкалась носом в его сильную широкую грудь. Да-да... и такое тоже было.

2. 2

Помолвка и свадьба состоялись, когда дядя еще был жив.

В день бракосочетания на меня смотрели сотни людей — кто с сочувствием, кто с презрением, а кто-то и с откровенной завистью.

Ну конечно, первые — гребанные интеллигенты, косящие под элиту города. На деле же обычные слуги при хозяевах-бандитах.

Вторые — женушки и дочки друзей новоявленного муженька — гламурные дивы и дородные матроны в годах.

Третьи — прислуга сплошь из молоденьких девочек, для которых богатый и известный в городе бизнесмен Богдан Вертелецкий — мечта, за которую можно и пострадать.

Да, по их мнению, и страдать-то особо не придется. Внешне мой новоявленный муж красавчик, каких мало.

Высокий и зеленоглазый, с коротким ежиком русых волос и жилистым подтянутым телом. Волевое лицо, зоркий внимательный взгляд холодных глаз, прекрасные манеры и дорогие шмотки. А также пара-тройка фирм в нашем и соседних городах, несколько крутых тачек и вообще, по мнению девиц, у парня все шоколадно. С таким вроде как не зазорно и за бесплатно, а уж за подарки и сытую жизнь — желающих полгорода наберется.

Зато мне, хорошо осведомленной о характере и душе Вертелецкого, было не сладко. Каждый раз, когда Богдан склонялся ко мне для поцелуя, меня непроизвольно била дрожь. Вертелецкий это прекрасно видел. Наконец он примкнул к самому уху и холодно произнес:

— Не позорься.

Отошел, но ту же вернулся, чтобы добавить: