Эльман никак это не комментирует, только чувствую, как печет его взгляд и как плотно сжаты его челюсти. Он злится.

– И часто ты так с ней?

– Как?

– Оставляешь ее без присмотра?

Похолодев, я поднимаю подбородок. Только сейчас я понимаю, как неуместно я сижу на полу – возле его разведенных ног. Я бы поднялась, но тогда Юна снова подойдет к нему, а этого допустить я не могла – она с Эльманом и без того провела вместе слишком много времени.

– Она едва не опрокинула на себя отцовскую плазму. Я успел подхватить ее. Плазма весит дохуя, Ясмин.

Теперь я понимаю, почему в гостиной лежала разбитая плазма рядом с развивашкой…

Боже.

– Ты меня отчитываешь? Ты? Меня?

– Да.

– Ты нам никто, чтобы отчитывать.

Эльман стискивает челюсти, а мне вот-вот кажется, что он замахнется и ударит. За острый язык. И за то, что предала однажды. Вкус его пощечины даже спустя годы чувствовался на языке.

– Тогда следи за своей дочерью в следующий раз. И не будь с ней похуисткой, как со мной, – говорит тихо.

– Я слежу. И хорошо слежу. Я вообще не нуждаюсь в твоем порицании. Оставь их для своей жены и для своих детей, а мы с дочерью разберемся сами.

– Детей у нас с Лианой нет.

– Что так? Ты ее не трахаешь?

– Следи за языком хотя бы при дочери, – сверкает глазами.

– Забудь о моей дочери. Вообще забудь. Свои появятся, тогда и будешь воспитывать…

– Не появятся. У нас не будет детей.

Вскинув подбородок, я вопросительно смотрю на Эльмана. Не будет? Как это?

– А как же наследники? Ты ведь хотел, чтобы я рожала тебе детей, когда собирался сделать меня своей любовницей.

– Ты устроила стрельбу на моей свадьбе. Мне об этом известно. А что насчет тебя? Известно ли тебе, что ты натворила?

Выдержав пытливый взгляд, я пожимаю плечами. У меня тогда были свои проблемы и своя драма, некогда мне было думать о Лиане.

– Ты выстрелила в Лиану, задев важные органы. Ее прооперировали, но шансы на беременность крайне малы.

– Сочувствую. Юна, пойдем спать, – обращаюсь к дочери.

Я поднимаюсь с колен, но в этот момент Эльман перехватывает меня за шею и силой тянет на себя. Теряя равновесие, я почти падаю на его колени, но в последний момент успеваю опереться на его грудь.

Наши губы находятся в сантиметрах друг от друга, и я чувствую, как сильно он пьян.

– Сочувствуешь? – выдыхает Эльман. – Ты умеешь, Ясмин? Сочувствовать? Ты умеешь чувствовать хоть что-нибудь, блядь? Ты же, сука, холодная как айсберг. Даже с дочерью.

Я поднимаю взгляд выше, к его глазам, и долго-долго в них смотрю.

Умею ли я?..

Умею?

Я не знаю.

Мне кажется, что ненависть в наших взглядах обоюдна, но у меня все равно больше. Потому что он прав: сочувствовать я не умею. Опустив взгляд ниже, на его губы, я слегка подаюсь вперед и оставляю влажный след в уголке его губ, затем скольжу по щеке и вдыхаю его запах.

Его губы такие же мягкие, как и были раньше, а щетина царапает и делает больно.

И запах у него такой же крышесносный – он рождает флешбэки, где было много секса и страсти. С Камалем было первое, но совсем не было второго.

– От чего тебя шатает больше, Эльман? – выдыхаю ему в полураскрытые губы. – От того, что Лиана не может родить тебе ребенка? Или от того, что ты по-прежнему хочешь и ревнуешь меня? Разберись в себе.

Уперевшись руками в твердую грудь, я резко отстраняюсь.

Взяв насупившуюся Юну на руки, я стремительно выхожу из кабинета и тут же врезаюсь в няню, которая стояла прямо возле двери.

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю строго.

– Извините, но я услышала, как сильно плачет Юна, и…

– Это вас не касается! Что вы здесь делали? Вы подслушивали?