Функционер на секунду задумался:

– Да они все для меня на одно лицо: что сирийцы, что турки, что арабы.

– А вы не торопитесь с выводами. Лучше вспомните-ка хорошенько, – настаивал я.

Покачав головой, Мавританский неуверенно продолжил:

– Да вроде не видел таких. На ресепшн у нас сменялись местные девчонки-киприотки да какой-то парень-славянин: то ли русский, то ли хохол – я толком так и не разобрал. Но точно – педик. В номерах тоже в основном местные убирались. Вот разве что садовник? Он и вправду похож то ли на сирийца, то ли на араба. Или даже, может, афганец какой?

– Так вот он и мог запросто позариться на красивую белую женщину, – протянул я чиновнику газету.

Рыбоглазый тупо уставился в непонятный для него текст, но тут в дверь постучали.

– Войдите, – откликнулся хозяин номера, и она отворилась.

В двери появился ещё один из участников всей этой истории – привезённый Мавританским на фестиваль из России актёр Альберт Грубанько. Худощавый жилистый мужчина лет сорока с уже пробивающейся сединой на коротко стриженых висках, одетый в голубые джинсы и синюю майку с белой надписью «Κύπρος» на груди, он с порога едва не ослепил нас своими ярко-розовыми, с рассыпанными по ним сверкающими блёстками кроссовками.

Ещё в кафе на набережной Геннадий Романович под коммандарию поведал мне о том, каким образом в его немногочисленной «труппе» оказались дельфины Бескрылов и Грубанько.

Если своё собственное право на самостоятельный выбор актрисы на роль Афродиты опытный интриган Мавританский хитроумными подковёрными аппаратными играми всё же сумел отстоять перед вышестоящим начальством, то вот на второстепенные роли ему по указке «сверху» навязали общественников-активистов из актёров провинциальных театров.

Для поездки на заграничный фестиваль их отбирали по разнарядке среди артистов, состоявших в провластных партиях, либо проявивших себя в разного рода общественных палатах и народных фронтах, или активно участвовавших в предвыборных кампаниях угодных высокому начальству кандидатов.

И если брутальный Бескрылов ярко засветился в съёмках многочисленных агитационных роликов, в которых он с восторженным блеском глаз вдохновенно призывал избирателей отдать свои голоса за тех кандидатов, чьи имена ему продиктовали в парткоме, то склизкий Грубанько пролез в труппу участников кипрского фестиваля по квоте для представителей региональных отделений Союза театральных деятелей, где он как член правящей партии всего за пару лет совершил головокружительный карьерный скачок из рядовых членов в руководители целого отделения.

– Альбертушка! Наконец-то! – приветствовал театрального деятеля, не вставая с кровати, расчувствовавшийся Геннадий Романович. – А я уж потерял тебя! Вот ведь какое несчастье всех нас постигло!

– Да уж, вляпались по самые помидоры, – поздоровался в ответ Грубанько. – Теперь до конца жизни не отмоешься!

– Тебя тоже под подписку отпустили? – спросил Мавританский.

– А меня-то за что задерживать? – возмутился скользкий дельфин. – Не я же эту твою чёртову этуаль привёз сюда на фестиваль, – чуть ли не стихами отвечал он. – И не у моей двери её нашли убитой. Вам ещё, Геннадий Романович, аукнется эта ваша кадровая политика – помяните моё слово! И где вы только откопали её такую? Допрыгалась, прошмандовина вертожопая!

– Не смей так о ней говорить! – вскричал хозяин номера. – Ты и мизинца ноги её не стоишь!

– Да уж, нехорошо так о покойнице, – едва ли не в унисон с ним отозвался и я.

– Ладно-ладно, вы правы! Признаюсь, что перегнул палку, – подняв руки, сбавил обороты вошедший. – Ну а мне-то вот зачем все эти приключения на свою задницу? Поездку на Кипр мне давали как поощрение. И не затем я сюда ехал, чтобы меня здесь по полициям таскали! Вот, скажите: на кой хрен оно мне всё это не сдалось?