Так и просидела в комнате до самой ночи. На ужин не вышла, чтобы с отцом не пересекаться. Обычно он частенько пропадает в своей клинике, сам проводит операции, но ради новой женушки и ее выродка взял несколько выходных.

Новая жена!

Вот просто думаю об этом, и меня тошнит, выворачивает все внутренности.

Ради меня он никогда не брал внеплановых выходных, даже когда я заболела воспалением легких и валялась в больнице. Ни мама, ни он. Всегда одна. Сама по себе существую.

А на следующий день из окна своей комнаты я увидела, как эти двое въехали на территорию участка на папиной служебной машине.

Паника, злость, безысходность клубком скрутились в моей голове, подчиняя разум.

Первой из машины выкатилась бывшая мамина подруга, Аня. По другому ее не назовешь. Ни тетя, ни Анна Сергеевна просто язык не поворачивается говорить. Потому что для тети она слишком молодо выглядит и очень красива, а для Анны Сергеевны - уж больно много чести для циничной шлюхи, окрутившей отца.

На ней замшевый тренч, который стоит кучу денег, уж я то знаю. И даже догадываюсь откуда у нее бабки, ведь с зарплатой обычной медсестры она вряд ли могла сама себе позволить такую шмотку.

С другой стороны автомобиля вываливается на свет Божий ее сынок. Он потягивается и осматривается по сторонам. Беспорядочные темные волосы, которые раньше обрамляли его лицо, теперь были коротки подстрижены, почти под ноль. Стаса я не видела довольно давно, с тех самых пор, как наши мамы перестали общаться. За это время он окреп, одежда больше не висит на нем, как на вешалке. Даже объемная куртка не скрывает широкий разворот плеч. Темные джинсы с разодранными коленками подчеркивают крепкие икры, как у спортсмена. Интересно он качается? Залипаю на нем, но тут же мотаю головой, прогоняя морок.

Не смотри на него - говорю себе. До добра это точно не доведет.

Решаю подготовиться к встрече с новой семейкой. Выгребаю из гардеробной шмотки, придирчиво перебирая. Никак не решу в каком образе явиться.

В комнату стучат.

- Нельзя! – тут же рычу.

- Ева, детонька, это я – слышу по ту сторону вкрадчивый и обеспокоенный голос бабы Томы.

На самом деле, никакая она мне не бабушка, а наша домработница, которая трудится у нас, сколько себя помню. Можно сказать, что баба Тома меня воспитала, пока родители были заняты сначала друг другом, потом карьерой, а потом и разводом. Я отношусь к ней, как к настоящей бабушке, которой у меня никогда не было.

Кидаю вещи на кровать и иду открывать. Баба Тома оглаживает своим мягким взглядом мое лицо, заправляя за висок выбившуюся у лица прядь.

- Детонька, отец ждет. Надо бы спуститься, поприветствовать.

- Тебя подослал? Да, ба? – вижу по виноватому взгляду, что так оно и есть. – Скажи, что к ужину спущусь.

- Детонька, но как же так? Еще только день, голодная будешь ходить? – говорит мне в спину, потому что я возвращаюсь в гардеробную.

- У меня чипсы есть.

- Ну, нельзя же чипсами весь день питаться – сокрушается баба Тома.

- Тогда принеси мне чего-нибудь на свое усмотрение.

- Ох, детонька, детонька – начинает причитать, разрывая мне душу. – Все же отец родной, как так?

- Ба, уходи, пожалуйста. Уходи и оставь меня. А лучше забери, ба – смахиваю ладонью предательскую слезу. – Где ты там живешь? Недалеко же. В поселке. Можно с тобой жить? Отец пусть платит тебе за меня. Я в обычную школу перейду, слушаться тебя во всем буду, ба – обнимаю хрупкие, узкие плечи и утыкаюсь носом в вязаную кофту. Пахнет непередаваемо приятно - теплом, уютом, домом.

- Детонька – гладит меня по голове. – Милая моя, бедная.