Полянский хватает шестилетнего сына за плечи, поднимает его маленькое тельце в воздух, а затем прилично встряхивает.

— Заткнись, я же сказал! Или мне тебя самому заткнуть? - душераздирающий крик рвётся из грудной клетки Артема, заставляет забыть о своем страхе.

— Не надо, отпусти его, — резко подрываюсь, вскакиваю на ноги и уцепляюсь за запястья мужа, вонзая в мягкую плоть острые ноготки, оставляю чёткие кроваво-красные отметины.

Валера не был таким раньше.

Вероятно, его сразила та ситуация, случившаяся с нами три года назад, когда я со своими родителями направлялась в роддом. В тот злополучный день у меня начались стремительные роды. Супруг был на подработке, а я с трёхлетним Артемом одна, ощутила — пошло что-то не так. Воды отошли на восьмом месяце беременности. Перепугавшись удручающего финала, спешно начала названивать в скорую помощь, но по воле злого рока, к нам не могла домчаться ни одна бригада медиков, а возможно, просто не пожелали завязнуть в сугробе, в такую-то метель, разыгравшуюся не на шутку.

Делать было нечего, рожать в своей квартирке, да ещё с крохотным ребёнком на руках, вовсе не хотелось.

Вызвонила своих родителей.

Ей-богу, жалею, что смогла до них дозвониться.

Они немедленно отреагировали, приехали ко мне и торопливо затолкали в свою машину. Не помню почему поехали все вместе, но исход был прискорбный для всех.

Скользкая дорога, затянутая коркой льда, встречная неконтролируемая машина, слетевшая со своего одностороннего маршрута, в одночасье лишила меня родных и ещё неродившегося ребёнка. Чудом остались живы только мы с Артемом. Счастье, что сынок отделался легким испугом и ссадинами, наверное, из-за крепкого сна, в котором пребывал на протяжении всей поездки. А вот моим родителям и мне повезло гораздо меньше!

Мама и папа скончались на месте, ещё до приезда неотложной помощи. Надеюсь, что они даже не успели понять, что произошло. А я была привезена в ближайшую лечебницу с внутренним кровотечением. Долго боролась за свою жизнь, видела сквозь кромешную тьму перепуганные и разуверившиеся глазища сына. Он-то и помог проснуться от беспроглядной черноты, от манящего сна.

Вот только не понимаю лишь одного.

Я смогла жить дальше, приняла ситуацию, смирилась с ней. Улыбаюсь сквозь боль, которая день ото дня пагубно отражалась на моем состоянии!

Я умирала!

Горела!

Мне пришлось значительно тяжелее, чем Валере.

Ведь это я потеряла в той жуткой аварии не только своего неродившегося ребёнка, но и родителей, которые всегда старались укрыть от горестей.

— Ах ты ж, сука, — взвывает от резанувшей боли муж, его пальцы разжимаются, а сынок ускользает из звериной хватки, прячется за мою спину.

Валера вконец выходит из себя.

Боюсь лишь одного, молюсь, чтобы не нанёс вред малышу. Я стерплю все, как и продолжала терпеть и сносить все удары от пьяного мужа.

Заносит руку вверх и наотмашь ударяет по моему лицу. Невольно подаюсь в сторону, сползаю на прохладный пол и сплёвываю сгустки крови.

Кричу сыну, чтобы тот бежал к соседке и не смел высовываться до тех пор, пока не приду за ним сама, и ни при каких обстоятельствах не вздумал выходить к разъярённому отцу.

Мужчина хватает за густые волосы, накручивает пряди на кулак и тянет на себя, запрокидывает мою голову кверху. Взгляд чокнутого, бешеного хищника.

Он больной.

Точно нездоровый человек.

Где-то словил пулю, которая зацепила остатки разума.

Хищно скалится, заводит руку назад, берет разгон и болезненно ударяет по щеке.

Сильный, циничный и расчетливый.

От хлёсткого удара взрывается верхняя губа, а из вновь открывшейся царапины проступает горячая красноватая жидкость, струится от подбородка к шее. Удары наносятся один за другим. Большинство приходится в живот и грудь. Валера бьет с яростью, с некой злобой и жестокостью. А я отказываюсь верить в происходящее, в голове мельтешит лишь один вопрос: