А тот факт, что у меня теперь есть дочь… Это же вообще полный аут. Я никогда не мечтала о детях, ни разу в своей жизни. Ни разу в своих розовых фантазиях я не представляла себя в роли мамы. Что такой человек, как я, который не знал материнской любви, да и вообще никакой, потому что выросла в детдоме, может дать ребенку? Ничего хорошего, если честно. Но если уж так случилось, то я должна постараться сделать все возможное, чтобы моя дочка не чувствовала того, что на протяжении всей жизни, чувствую я – одиночество. Такое сильное, что разъедает изнутри душу. А знание того, что твоя мать выбросила тебя на обочину этой дрянной жизни, как ненужную игрушку – убивает. Если честно, то такого я не пожелаю никому. Но не смотря на все это и свою несладкую жизнь, я не озлобилась на весь мир, ну если только чуточку, не буду кривить душой. Кому не хочется жить счастливо? Я таких людей не знаю, ведь каждый воспринимает счастье по своему. Для кого-то счастье – это богатство. Жить в достатке мечтают все, что уж тут скрывать, даже я. Но я не хочу излишков, большие деньги для меня слишком большой груз, они оставляют свой отпечаток, и многие могут его просто не вынести. Для кого-то счастье – это видеть своих родных здоровыми, для кого путешествия по миру, а для кого-то просто заниматься любимым делом. Счастье – оно такое разное, вызывающее чувство эйфории, от чего хочется порхать, но иногда так случается, что могут обломаться крылья и ты чувствуешь ломку, словно у тебя отобрали очередную, такую желанную дозу. Вот и у меня сейчас такое чувство, будто бы меня спустили с небес на землю при этом больно так приложив об нее со всего размаха. Я была растеряна и не знала, что делать со всей этой информацией. Вчера я все думала, думала и ничего не надумала, так и уснула после укола обезболивающего, погрузившись в блаженное забытье. Там тихо и спокойно. Не надо нервничать, осознавая, что потеряла кусок собственной жизни. Не надо понимать, что не помнишь собственного ребенка и любимого мужа. Господи, да там меня абсолютно ничего не беспокоило, но теперь-то я в сознание и разом навалившаяся информация готова просто раздавить меня.

Сбоку от меня что-то тихо зашелестело и сделав над собой усилие, повернула голову, понимая, что в палате нахожусь не одна. Здесь уже была медсестра, которая сидела в кресле, листая журнал.

– Можно мне в туалет? – пропыхтела и зажмурилась от боли, когда попыталась приподняться на локтях, тут же рухнула без сил обратно на подушку. Состояние было такое, будто я – мешок с гвоздями, одно неверное движение и он порвется, высыпав наружу все свое содержимое.

– Конечно, Снежана Леонидовна, – подорвалась Мила со своего места и полезла в мою прикроватную тумбу. – Сначала только давайте наденем бандаж, чтобы вам было не так больно идти. Тем-более Григорий Александрович сказал, что вам нужно уже начинать потихоньку ходить, иначе будут спайки.

Медсестра помогла мне с бандажом, заодно проверила не отвалилась ли повязка, но помогать мне подняться не спешила. Сказала, что я должна уже сама все делать. Издевательство просто, руку хотя бы дала, но нет, она отошла к окну и стала ждать пока я скрепя зубами, выплевывала неприличные слова и пыталась хотя бы принять вертикальное положение. В конце-концов мне это даже удалось, только один бог знал, чего мне это стоило. Свесив ноги с кровати я сидела и пыталась отдышаться, заодно собраться с силами для очередного рывка. Но когда кряхтя от боли и держась за живот, я стала подниматься, неожиданно дверь в палату распахнулась и внутрь зашел взвинченный Мирослав. Оглядел меня тяжелым взглядом с ног до головы, ненадолго зависнув на моих голых ногах, на которых было множество синяков. От этого зрелища он поджал недовольно губы. Наверняка не понравилось увиденное. Я его понимаю, мне тоже не понравилось, когда я увидела свои синие ноги, чуть не пришла в ужас.