Я прогоняю видение, моргаю, пытаюсь представить что-нибудь другое. Ее губы сердечком и лукавый взгляд, сафари на мотороллерах вдоль моря на Сардинии, ночи под звездами. Как она все время таскала у меня свитеры и рубашки и ее запах, который я чувствовал после этого на одежде. Как мы покупали кольца и попросили выгравировать на них «Навсегда вместе». Сколько это – «навсегда»?

До катастрофы

Лето 2015 года

Несколько недель ни капли дождя. Палящее солнце и средиземноморская жара. Мы с Бьянкой стояли каждый на своей стремянке и красили стены в спальне, дети гуляли в саду.

– Мама, папа, ну когда вы закончите?

Я предложил купить им надувной бассейн.

– Не знаю, – сказала Бьянка, – чаще всего дети тонут на мелководье.

Мне пришлось загуглить, и это действительно оказалось так, хотя само число детей среди утопленников крайне невелико, тонут в основном семидесятилетние мужчины.

– Мы должны все время пить воду. Организму нужно намного больше воды, чем кажется, – сказала Бьянка и так обильно смазала детей защитным кремом, что они стали походить на маленьких гейш. – Еще два часа – и поедем на море.

Белла и Вильям заорали от радости, а Бьянка хлопнула меня по заднице, чтобы я возвращался на стремянку.

– Давай, Рембрандт. Поторопись, осталось чуть-чуть.

В заляпанных краской рабочих штанах и огромной майке, она была неотразима. Я внезапно почувствовал полную уверенность, что все обязательно сложится хорошо.

Когда мы смывали с себя растворитель из садового шланга, в глазах Бьянки мелькнула печаль.

– Папа так все это любил. Представляешь, если бы он нам сейчас помогал?

Она потеряла отца меньше года назад. Рак медленно уничтожал его тело, но он до последнего ухаживал за садом и дачей, забирался на крышу, заколачивал гвозди, чинил и красил. На нем закончилось поколение. Мои родители и родители Бьянки умерли, и мы больше не могли закрывать глаза на тот факт, что жизнь не бесконечна.

Однажды на закате, когда мы, уложив детей, расположились на террасе с игристым вином, калитка открылась и показались пенсионеры из дома напротив.

– Вечер добрый, – сказала Гун-Бритт, – как у вас тут мило!

– Ой! – воскликнул Оке. – Это не дело!

– Что – не дело?

Ему показалось, что я шучу.

– У вас же трава высохла!

Я посмотрел на пожелтевший, как в прерии, газон. После переезда голова моя была забита множеством разных проблем, и я совсем забыл, что газон нужно поливать.

– Тут запрещено использовать водопроводную воду на орошение, – сказал я.

– Да, вам нужно пробурить собственную скважину, – объявил Оке. – Не знаю, сколько раз я говорил это Бенгту, но он же никогда меня не слушал.

– Пробурим, но потом. До осени мы хотим в первую очередь закончить спальни и кухню.

– Понимаю, – ответил Оке. – Дел тут вам надолго хватит. Бенгт был во многих отношениях хороший человек, но ленив, сукин сын.

– Эй, – одернула его жена, – о мертвых плохо не говорят.

– Я слышал, вы уже познакомились с Жаклин и мальчишкой, – сказал Оке, обходя гараж и постукивая по обшивке фасада. – Мы не собираемся ничего вам рассказывать. Лучше сами составьте о них собственное представление.

– Так будет правильно, – добавила Гун-Бритт.

– Да, но мальчишка… – продолжил Оке, – боюсь, с мальчишкой все не очень хорошо.

Бьянка чуть не подавилась «кавой». У Оке была особая манера недоговаривать.

– Вы уже видели Улу? – спросила Гун-Бритт. – Он живет в четырнадцатом доме. Славный парень.

Приговор славному парню на сайте Криминального реестра она, по всей видимости, не читала.

– Тут надо все менять, – сообщил Оке, показывая на панели, которыми был обшит гараж. – Одно гнилье.