Ирина понимает, что остальные трое работают на бэк-вокале. Даже нет. На подголосках, нежно-нежно, по краешку оттеняя пение Льва.

У нее сердце зашлось, словно прекрасный баритон звучал только для  нее, словно никого не было вокруг и он – как только отзвучит последний аккорд – поднимется из-за рояля. И сделает тот самый, нужный, правильный шаг к ней навстречу.

- Заметает зима, заметает. Все, что было до тебя…

…

- Да я больше всего переживал, когда он за цветами наклонялся, - басил Сергей. – Думаю: сейчас как рухнет под ноги восхищенным зрителям. Вот это будет просто триумф.

- Ну да. Пока стоял – еще как-то. Держался. А вот любые проходы туда-сюда. Я вот, честно говоря, нервничал, - голос Артура звучал устало.

- Ну, ты нервничал. А я ловил.

- А как он к роялю попер!

- Мы ж его предупреждали – сольники убираем. Не до них. Просто стоим около микрофонов. Ванька дирижирует.  И поем. Без изысков.

- Ага. ЩАЗ.

- Я никогда не думала, что в таком состоянии можно мало того, что петь. Так еще и на рояле играть, - вздохнула Олеся. – И вообще вы, парни, прекрасные лжецы. Как послушаешь интервью: «Мы не пьем. Мы за голос». За голос они. Ага.

- Ну, по молодости бывало всякое, - в голосе Сергей появилась задумчивость. И даже какая-то легкая мечтательность.

- Да и когда с семи лет по гастролям, тоже многое чего видишь, слышишь. И в разном состоянии разобранности выходить работать приходилось. И, кстати, не обязательно что-то связано с алкоголем.

- А слова волшебные чьи?

- Руководителя хора, понятное дело. Хоровое пение у нас было поставлено…

- «Пойте, урроды» – это же классика. Сначала спеть. Сдохнуть потом.

- Любого поднимало. Проверено.

Лева слушал голоса, доносившиеся до него как из-под слоя ваты, чувствовал себя как-то странно. Не собой. И – самое странное и жутковатое – совершенно не помнил вчерашнего дня. И вообще – что обсуждали эти трое? Почему не слышно голоса Ивана? И самое главное – что с концертом?

Концерт!

Его аж в жар бросило. В висках заломило, он огляделся. Его номер в питерском отеле, только вон система стоит, бутылки, капельница прикручена, незнакомая женщина в больничной одежде дремлет в кресле. А голоса доносятся из соседней комнаты.

Что с ним?

Он вскочил, голова закружилась, внутри черепной коробки отчаянно  задолбило. Лев ухватился за спинку кровати, чтобы не рухнуть.

- Не надо резких движений, - негромко, привычно проговорила женщина. – Тихонько. Спокойно.

- Что?..

Лева обвел взглядом все великолепие номера, обнаружил брошенный на пол смокинг, брюки, измятую рубашку – ну, просто выкинутый белый флаг поражения. Кто так обошелся в его концертной одеждой! Понял, в каком виде стоит перед женщиной.

Да твою ж!

Даже голова перестала болеть.

Женщина рассмеялась и поднялась:

- Если вы в душ, то не надо дверь закрывать. На всякий случай. А то у вас всю ночь давление скакало. Сначала рухнуло, потом поднялось. А потом спазм – вы вообще задыхаться начали. Так что…

Лева схватил чемодан и покатил его в сторону ванной. Уже прикрывая дверь, услышал ироничное:

- Пациент скорее жив.

И какое-то обидный и очень многообещающий смех.

Так. Что с ним вчера было?

Ирина. Ее слова. Жестокие. Как вонзающийся нож. В чем-то справедливые. В чем-то – нет. Но от них как-то сразу стало больно дышать.

А потом? Провал.

Вода рухнула на голову. Стало чуть легче. Но вопросы-вопросы-вопросы. И главный. Концерт. Он его отработал?

Очень болела спина, как будто он ударился ей несколько раз. И нос. Лева его попробовал. Чуть отек, но не сломан.

Кряхтя, как старик, вылез из душа, оделся. И вышел в люди. Узнавать правду.