В этот момент дверь резко отворилась и с грохотом стукнулась о стену. От такого громкого звука я зажмурила глаза. И открыла лишь тогда, когда моего плеча коснулась чья-то теплая рука.

— Что ты делаешь? — прогремел над моим ухом возмущенный голос Шейха. — Хадия, опять ты со своими замашками!

Сильные руки Шейха поднимают меня и прижимают к себе, я же обвиваю его шею. Женщина стоит и смотрит сквозь нас, и, кажется, совсем не слышит Шейха, а он злится, чувствую это по тому, как напряглись его мышцы, что сейчас под моими ладонями.

— Она чужая, — чуть хрипловато говорит, наконец, она. — Чужая, — и ее вмиг, ставший костлявым палец тычет в меня.

У меня внутри все замирает. Черными глазами Шейх впивается в мое лицо, а я смотрю на него, выбросив все посторонние мысли из головы, и лишь как заклинание повторяю про себя: «Я Хельга, я Хельга».

Наконец, мужчина отрывается от созерцания моего лица и смотрит серьезно на женщину.

— С сегодняшнего дня Хельга — игбал![1] — его взгляд прикован к ее лицу. — Выбери ей самую красивую комнату, и пусть выберет рабынь сама себе. Это мой первый тебе подарок, — говорит уже мне, чуть тише, голосом, ласкающим слух, — в твоем новом статусе. Воспользуйся им правильно.

[1] Фаворитки – «игбал». Эти женщины получали жалование, собственные апартаменты и личных рабынь.

10. Глава 8

Пока мы шли по коридору, я наивно полагала, что Шейх несет меня к себе в комнату, и хоть немного я все-таки смогу прийти в себя после недавней стычки с кальфой. До сих пор тело пробирал озноб после ее выходки. Чего она этим пыталась добиться? Здесь же ясно, как Божий день, что я нравлюсь. И то, что она пытается втоптать меня в грязь, мне на пользу — его реакция идет от обратного.

Впереди послышался шум. Женские голоса наперебой разносились под сводчатым потолком эхом. Я вся обратилась в слух, но ни одного слова разобрать так и не смогла.

— Не бойся, игбал, — ровным голосом проговорил Шейх, — здесь ты будешь в безопасности.

Он отпустил меня, и я предстала перед дверью, над которой были написаны слова на непонятном мне языке.

— Это двери в гаремлик[1].

Он начал перебирать на поясе связку ключей, я удивилась этому и вопросительно смотрела на него, ожидая ответа, но Шейх, будто не замечая моего вопросительного взгляда, все внимание обратил к двери.

— Надеюсь, как только поговорю с кальфой, — посмотрел он на меня, — она перестанет вести себя подобным образом, μάγισσα [мАгиса] (ведьма).

Мне показалось, что он со злостью выплюнул это слово, но оно мне не показалось чем-то ужасным. Углубиться в размышления мне не дал визг, что раздался за дверью.

Шейх открыл ее и подтолкнул меня сзади. Я шагнула внутрь просторного двора и оказалась в райском уголке. А его обитатели, что населяли этот оазис, устремили сейчас в нашу строну свои взгляды, и в воздухе повисло молчание. Лишь только павлины, что бродили отдельными группками, издавали звуки. Оглушительную тишину нарушил детский вопль, и суета вновь наполнила двор. К нам со всех сторон потянулись разодетые девушки и женщины. Одни из них были полностью одеты, и даже на головы их были повязаны платки, чем они напомнили мне мусульманок, другие же наоборот, скромностью вида не отличались, и большую часть из них составляли девушки, у которых была открыта грудь, а голые ноги прикрывались только воздушной органзой.

— Кириэ (господин)! — склонив голову, к нам подошла женщина в закрытой одежде. — Могу ли я помочь? — ее голос звучал мягко, и я тут же прониклась к ней доверием. Возможно, это произошло потому, что в этом мире мне нужен был союзник, и я его пыталась найти сейчас в любом, кто хоть немного вызывал симпатию.