– Хорошо, – сухо ответила она и отключилась. Посмотрела на нас, добавила: – Это был Калагов.

– Ясно, что он, а не фея крёстная, – хохотнула я, ведь по её мрачному лицу было понятно, кто её собеседник.

– Злой? – взволнованно поинтересовалась Люда.

– Не особо, кажется, – пожала она неуверенно плечами.

– Эй, ты чего нос повесила? А ну-ка поменяй выражение лица! – начала я её приводить в чувство.

– А какое у меня должно быть выражение лица? – разозлилась она.

– Ты забыла про покаяние, так что как хочешь, но постарайся изобразить раскаянье. Не сразу, конечно, немного побудь в прошлом амплуа, а как он приструнит, сделай вид, что осознала свою ошибку. В общем, не маленькая, как пускать пыль в глаза мужикам, знаешь. – То-то и оно, что ни черта не знаю. – Пусть считает, что победил! Поняла?

– Допустим, я прикинусь паинькой, и он в качестве подтверждения захочет, скажем… обнимашек с поцелуями?

– Дай мужику, что он хочет, пусть порадуется напоследок, – невозмутимо ответила ей.

– Но… – начала она было возмущаться.

– Никаких «но»! От тебя не убудет от каких-то поцелуев. И вообще, ради цели можно немного и потерпеть!

– А если он захочет большего? – не унималась она.

– Эй, – пригрозила она мне пальцем, – я сказала покаяние, а не интим! Улавливаешь разницу? – решила напомнить ей первоначальный план, а то вон куда её понесло.

– Я-то улавливаю, а вдруг он нет.

– Юль, ты прям как маленькая. Не знаешь, какие в этом случае отмазки говорят женщины?

– Какие? – влез уже Миша.

– Волосы и ногти болят! – процедила Люда, сверля друга осуждающим взглядом.

Тот понял, что вопрос действительно бестактный, молча стал рассматривать свою чашку. Мы же быстро обменялись номерами телефонов, и Воронцова направилась к двери.

– Юль, смотри не перепутай покаяние с интимом! – подколола-таки я её напоследок.

Сел в машину, прикрыл глаза и попытался привести мысли и чувства в порядок. То, что сегодня произошло, для меня неожиданность. Не было такого, чтобы я терял голову, словно подросток. Да я и будучи подростком не делал такого.

Я не солгал Соне, сказав, что женщины недостойны хорошего отношения. Не все, конечно, но многие, особенно из моего круга, алогичные беспринципные стервы. Это я понял ещё в тринадцать лет после развода моих родителей. По решению суда мне приходилось иногда жить у отца, и если два года его пассия на меня не обращала внимания, то когда мне исполнилось пятнадцать, в неё словно бес вселился – эта тварь при любом удобном случае пыталась меня совратить, сука силиконовая! Никогда не забуду, как она ночью завалилась в мою комнату в полупрозрачном пеньюаре. Вот тогда я в первый раз высказал женщине, что о ней думал. Предупредил, что, если ещё раз такое повторится, отцу расскажу, а эта тварь смеялась, говорила, что он мне не поверит. Я не стал лезть на рожон, но с того момента у меня началась с ней война, в которой, разумеется, я победил.

Затем были другие. Кто-то видел во мне угрозу, ведь я был единственный наследник, кто-то пытался повторить манёвр силиконовой твари, но, так или иначе, я всегда был в доме отца словно на войне. Когда мне исполнилось восемнадцать и его очередная пассия решила меня поздравить прямо в душе, тогда я взорвался, высказал отцу о его бабах и разгульной жизни. Он обвинил меня, утверждал, что это я свой член в штанах держать не могу. Это было последней каплей, я послал его нахрен вместе с его наследством и бабами в том числе, мараться об этих тварей даже в пьяном угаре не стал бы. За одно могу сказать спасибо отцу: он показал мне, какими бывают бабы, а так же как не стоит жить.