– Вадик, иди в комнату сестры, а мы тут все уберем, – как можно теплее и ласковее сказала я. – Ты молодец, так нас удивил и накормил сегодня… М-м-м… Я в восторге… Спасибо! – моя похвала была избитой, но от всего сердца.

– Да, я давно такой картошки не ел, – подхватил мой бывший, который съел сам почти всю картошку.

– Спа-аси-ибо… – смущаясь, протянул парень и встал из-за стола.

Как только дверь комнаты Анны захлопнулась, а возня в квартире прекратилась, Герман сделал чуть громче телевизор и подсел ко мне ближе. Так что я почувствовала его дыхание на своем лице.

– А теперь выкладывай… Что с тобой? Ты еле двигаешься. Моя девяностолетняя бабушка летает по сравнению с тобой сейчас.

– Да… Так… С велосипеда упала, – ничего лучшего придумать я не могла в это время суток.

– Ты купила велосипед? – продолжался допрос.

– Напрокат взяла… в парке… Пыталась к спорту приобщиться, сейчас это модно, – я врала и краснела, а краснела я всегда, когда врала. Да еще и так нагло, прямо в глаза.

– Слушай, – парень замялся. – Ну, допустим, сейчас это не так важно… Вернемся к другому разговору. Расскажи, что случилось с пацаном.

М-да, он прав, надо как-то обсудить судьбу мальчика и решить, как помочь ему.

И я вкратце рассказала историю жизни Вадика, Анны и их матери. Конечно, опустив тот момент, что мать продала свою дочку взрослому дядьке. Герман был большой мальчик, но реальной жизни совсем не знал, наверное, все же прекрасно, когда у есть такие родители, как у него, хотя мне иногда тревожно за бывшего, потому что он порой совершенно бесхребетный и беспомощный.

Я объяснила, что Вадик не просто так приехал в город, а по причине того, что сейчас ему жить негде: дед выгнал из дома, который даже не Вадика… Я говорила на эмоциях, поэтому речь была нескладной и сбивчивой. Мне хотелось добиться от Германа еще большего сочувствия и беспокойства за мальчика.

– Алис, ты вот считаешь себя умной, но сейчас глупость несешь. По закону его не имеют права выгонять из дома. Он несовершеннолетний, родился там, а значит, и прописан там. Суть улавливаешь?

– И? – я не понимала всей юридической тонкости о праве наследования и владения недвижимостью. Я была твердо убеждена: если ты сам ничего не купил, если тебе ничего не отписали по документам, значит – у тебя ничего нет. Поэтому слова Германа стали большим открытием для меня.

– А то, что дед без разрешения Вадика и Анны дом не сможет продать или подарить. Короче, сейчас важно другое. Кто станет опекуном пацана? Потому что если никто, его сразу определят в детский дом…

– Как так? – испуганно перебила я бывшего. – Зачем туда?

– А как ты хотела? Он же несовершеннолетний. Один жить не может… Надо искать близких родственников, которые согласятся его взять под опеку, ну а самая близкая – это твоя подружка!

– А если… Она… – ко мне снова пришло отчаяние.

– Ты верно мыслишь, если она через месяц не вернется – пацана отправят в детский дом до совершеннолетия, – таким разумным и серьезным я еще Германа никогда не видела. Неужели эта оранжевая голова может так быстро крутить мозгами?

– Я не знаю, где она… Была в Дубае неделю назад… Ах! – я вспомнила о новости, которую сообщил мне Герман на улице, и посмотрела в ту сторону, где должен был лежать планшет.

Герман сразу понял меня. Молча встал и пошел за ним, так спокойно лежащим на диване.

Минут пять мужчина не издавал ни звука. Я ждала, боясь что-то спросить, и как в минуту молчания – практически не дышала. Сердце быстро отсчитывало удар за ударом. Мысленно я готовилась к худшему.