– Вот, прикройся, – услышала она каркающий голос прямо над ухом, обернулась и вздрогнула. 

То был голос того самого омерзительного старика, чью миску она несколькими минутами ранее решительно раздавила каблуком. И это об его палку она ободрала кожу на лице и локтях. И именно он сейчас протягивал ей свой старый тёмно-серый плащ из грубой ткани, весь поеденный молью. Тряхнёшь – и рассыпется на части. 

– Убирайся, – брезгливо ответила Арлина и отвернулась, чтобы не видеть всего уродства, которое ранее пряталась под плащом, а теперь вышло наружу. 

– Да мне-то уже не страшно. На мои волдыри мало кто позариться, а твои панталоны весь город будет обсуждать. Хоть платье одерни, коль нос воротишь помощь принять. 

И, желая Арлине лишь добра, старикашка не мешкая дёрнул за хрупкую ткань. В ответ та затрещала ещё сильнее. 

– Пошёл отсюда, – змеёй зашипела Арлина на старика и замахнулась, чтобы его ударить, но старик ловко увернулся, и кулак девушки пришёлся прямо в колено кучера, подоспевшего, чтобы помочь. Взвыли оба, но кучер тут же принялся рассыпаться в неуклюжих извинениях, а  Арлина –  дуть на опухшие и покрасневшие пальцы. 

Ещё минута – и вокруг Арлины кого только не было: и охавшая мадам Шеврон, чуть ли не рыдающая при виде порванного платья, но в душе ликующая, что придётся шить новое и, что немаловажно и крайне прибыльно, в кратчайшие сроки; и цветочница, выскочившая на шум из своей лавки; и мясник, отложивший парное мясо в сторону, к которому тут же слетелись мухи; и даже черноволосая цыганка, толкавшаяся всё это время в сторонке. Подняв испачканные в пыли и более непригодные для носки башмаки, цыганка подошла к спешно забиравшейся внутрь кареты Арлине и нараспев протянула:

– Дай монетку, красавица, – башмаки верну. Хороши, чай, башмаки-то. А подлатаешь, так век носить будешь – не сносишь. 

– Сдались они мне, – фыркнула Арлина, потирая израненные руки. – Забери себе. 

– Ах, спасибо, медовая ты моя, – кланялась в пояс цыганка. – Дай хоть отблагодарю тебя, чем смогу. Протяни ручку – о будущем расскажу. 

Арлина недоверчиво покосилась, но руку протянула. Цыганка заводила по ладони пальцем с длинным нечищенным ногтем.

– Вижу дом о ста комнатах да богатство немалое. Фату белую да платье пышное.  

От этих слов Арлина только ещё больше фыркнула – о её скорой свадьбе с принцем Озёрного края не знал только глухой. Но цыганка продолжала: 

– А ещё вижу ночи бессонные, тревогу и слёзы твои. Сон кошмарный ты видишь который уж день, и суждено ему сбыться...

Цыганка не закончила – Арлина резко одернула руку и испуганно посмотрела на черноволосую ясновидящую. 

– Ты врёшь, – прошептала побледневшая девушка. – Ты не можешь знать про сон. 

– Дай закончу, – ласково продолжила цыганка, гипнотизируя взглядом Арлину, и та подчинилась. – Выйдешь ты замуж, и сбудется сон твой. Любимого вмиг потеряешь, утонешь навеки в горьких слезах и растворишься в одиночестве. 

Не желая больше слушать, Арлина отняла руку и спрятала за спину. Её лицо было белее муки, из которой вернувшийся в лавку булочник собирался печь галеты. 

– Хороша гадалка. Подслушала мой разговор у портнихи и хочешь ещё больше меня запугать. Да подавись ты этими башмаками! Трогай! – в сердцах крикнула Арлина кучеру, и тот занёс хлыст. 

– Но смерть можно обмануть и любимого спасти, – цыганка говорила тихо, но Арлина слышала каждое слово. – Коль захочешь узнать, как, приходи. Найти меня легко: спроси Лачтну у любого прохожего, и каждый пальцем укажет. 

– Трогай! – ещё громче закричала Арлина, оттолкнула цыганку, захлопнула дверцу кареты и откинулась на мягкую спинку сидения. Закрыла глаза и задумалась. Карета тронулась.