С силой бью кулаком по столу, отчего друг косится на меня с непониманием. Знал бы он, во что я вляпался, не смотрел бы так. Ненавижу всякие интриги, авантюры и прочую белиберду, съедающую время, которое можно потратить с пользой.
– Знакомить будешь? – Свят не унимается. По тому, как друг едва ли не подпрыгивает на месте, понятно, что его распирает от любопытства.
– Потом, – отмахиваюсь, – в другой раз.
Перед другом ужасно стыдно, но и посвятить его в тонкости своего прокола я не могу.
– Ну, как знаешь, – Морозов поднимается с места и направляется к выходу, – значит, в другой раз.
– Подожди, – выставляю руку вперёд, – ты же только пришёл, давай посидим, если не здесь, то можно в другом месте.
– Хм, а невеста твоя не будет против? – ещё и усмехается, гад.
– Поехали! – хватаю пиджак с вешалки и взмахом руки показываю другу, чтобы следовал за мной.
Кажется, придётся ему всё рассказать.
Мальвина
– Алло, да, это я, – наливаю в кружку чай и отвечаю на входящий звонок, – конечно, конечно, я вас слушаю.
Голос незнакомой женщины звучит строго, я бы даже сказала, сурово, да и содержание разговора такое, что после его завершения хочется разреветься. Что я, собственно, и делаю.
Как такое возможно, почему они позволяют себе вершить судьбы других людей?
Слёзы текут по щекам и горячими каплями падают на платье.
Мою Стешку хотят забрать…
– Мальвишка, ты чего? – в комнату заглядывает Маринка.
– Мне из опеки позвонили, они… – хочу рассказать о том, что только что узнала, но слова комом застревают в горле, и я опять начинаю реветь.
Подруга садится на соседний стул и обнимает меня за плечи. Она терпеливо ждет, когда я смогу успокоиться и рассказать ей всё.
– Подожди, а разве Стешка не прописана у твоей матери? – спрашивает подруга после того, как я завершаю своё печальное повествование.
– В том-то и дело, что нет. Ну, знаешь, многие не торопятся прописывать маленьких детей, говорят, где мать, там и ребёнок, а поскольку мать…
Не могу договорить фразу вслух и снова начинаю рыдать, уткнувшись в плечо подруги. Не хочу, чтобы Стешка услышала мои рыдания или, чего хуже, слова.
– М-да уж, ситуация у вас, конечно, ужасная, – сетует Марина, – надо тебе ехать домой и с опекой разговаривать.
– Да, – хлюпаю носом и ладонью утираю слёзы, – точно, надо взять себя в руки и решать проблему. Сегодня же отпрошусь и поеду в родной город.
Не откладывая в долгий ящик, быстренько собираюсь и отправляюсь на работу. Войдя в здание «Развития» прямиком иду к Татьяне Викторовне. К счастью, она на месте.
– Доброе утро, Татьяна Викторовна, можно? – заглядываю в кабинет после того, как постучала в дверь.
Женщина безразлично смотрит на меня и жестом позволяет войти. Я присаживаюсь на край стула, который стоит с противоположной стороны рабочего стола директора и, без лишних предисловий озвучиваю свою просьбу.
– Нет, – она категорично качает головой, – для таких целей есть выходные.
– Видите ли, – я пытаюсь быть как можно деликатнее, – мне нужно попасть в одну организацию, в моём родном городе, и работает она исключительно по будням.
– В таком случае, я не могу тебе ничего посоветовать кроме увольнения.
«Вот же стерва!» – проносится в голове.
Ладно, она не самая главная здесь, в конце концов, можно обратиться с просьбой к владельцу центра. Я же помогла ему, когда он нуждался в ассистентке, а Тоня занята была. Может быть, босс пойдёт навстречу и отпустит меня на пару дней.
Откладывать мою проблему нельзя ни в коем случае, поэтому выйдя из кабинета Никитиной, иду прямиком к Красовскому.