***

Вот так и получилось, что я стою перед этой чёрной, окованной железом дверью, с трясущимися поджилками и выпрыгивающим из груди сердцем, и мучительно думаю – сделать ли мне следующий шаг.

Я положила ладонь на чёрное дерево. Оно словно всё пропиталось стылой влагой и холодом, вечно царящим в этих жутких подземельях. По моему телу прошла дрожь. Бр-р-р! Кошмарное место. Как здесь может выживать человек?..

Выбор.

Именно он определяет нашу судьбу – не высшие на небесах, не предназначение, не жребий, выданный при рождении слепыми силами, которым нет никакого дела до нашего существования.

Какой сделать мне сейчас?

Разум подсказывает одно решение. Сердце – другое.

Кого из них мне слушать?

7. 1.7

И в конце концов, мои сердце и разум решают пойти на компромисс.

Сердце уверяет, что это правильно – проявить сострадание и узнать, как там мучается столько лет бедный-несчастный узник, который, наверное, превратился уже в измождённый полудохлый скелет.

Разум подсказывает, что всё равно ведь не будет мне покоя, пока не узнаю разгадку, и лучше уже поскорее дать пищу своему любопытству, чтобы оно наелось и оставило меня в покое.

Итак – план следующий.

Перемещаемся по-быстрому за дверь. Смотрим на узника. С безопасного расстояния, разумеется. Своими глазами убеждаемся, какое счастье, что судьба отвратила от несчастной доли стать женой какого-то коварного старика… а стоп. Он же младший брат нашей Тэмирен?

На этом месте план немного забуксовал, и я начала проводить в уме примерные подсчеты. По всему получалось, что «старику» сейчас вряд ли больше тридцати. Он же потерял корону, когда ему было… восемнадцать?

Как мне сейчас.

Мороз пошёл по коже. Представила, если бы меня так в темницу, на всю оставшуюся жизнь. Я бы точно сошла с ума, как минимум. Ну, или озлобилась на весь белый свет. Так что скорее всего, меня за дверью ждёт озлобленный безумец. И страшный наверняка к тому же, как вурдалак, которые выползают по ночам с деревенских кладбищ мозги жрать. Ну, по крайней мере, так рассказывают пьяные деревенские мужики своим жёнам, когда объясняют, почему явились только под утро.

Я ещё раз глубоко вздохнула, как при прыжке в воду, и приготовился пощекотать нервы. Напомнила себе, что если станет совсем страшно, я смогу переместиться оттуда в любой момент.

Ну не съест же он меня, в самом-то деле?

Дух захватило, пол ушёл из-под ног, сердце сбило ритм – привычные ощущения от прыжка.

И вот я преодолеваю, наконец, чёрную дверь.

Выбор сделан.

Открываю глаза, делаю шаг, покачнувшись и едва не потеряв равновесие…

И застываю, будто врезавшись в стену.

Передо мной самая настоящая клетка. Тюремная камера. Вырубленная прямо в скальном основании холма, на котором стоит наш холд. Толстые прутья тянутся из каменного потолка и вгрызаются в стылый гранит пола. В таком месте всегда будет холодно до костей и сыро. В камере - узкая койка, солома на полу, стол, на котором кувшин, толстые оплавленные свечи рыжего воска, глиняная кружка и… стопка книг. Ещё – масляный фонарь под потолком. Но это же непрактично! А если искра? И пожар? Тут, верно, тоже должен быть кто-то на карауле, но этот человек явно предпочёл покинуть пост.

Вообще, стерегут узника из рук вон плохо, надо сказать. Что здесь, что за дверью – на постах никого. Я, конечно, понимаю, что мы всё равно на огромной глубине и похоронены под многотонной толщей камня, да и занятие это, должно быть, чрезвычайно скучное, узника сторожить, особенно если годами. И по ночам людям тоже надо спать, даже стражникам – а я в который раз прихожу именно ночью. И судя по беспорядку и валяющемуся рядом озгрызку яблока, еще не успевшему сгнить, днём тут дежурит кто-то. И всё же брат бы голову кому-то открутил, если б узнал, как плохо исполняются его приказы.