— Ай, — шипит она, пихая меня в плечо. — Совсем что ли?!

— Домой я сказал! — рявкаю громко. — А ты свалил, пока зубы целы и ноги на месте, — наклоняюсь над дрыщем, давя на него габаритами. На самом деле, не сильно он старше малявки, года на два-три, но все равно, знаю я, что пацанам в этом возрасте нужно.

Пацан снимает велик с тормоза и начинает крутить педали в сторону соседнего дома. Трус даже не попрощался.

— Ты придурок! — кричит мелкая, дыша, как маленький паровоз.

— А ты дура! — хватаю ее за локоть и тащу к парадной.

— Ты испортил мне вечер, а я испорчу тебе! — выплевывает язва, высвобождается из моего захвата и громко топает по лестнице вверх.

— Интересно как? — смеюсь над ней. Что она может? Маме позвонит?

Но зря я сомневался в ее фантазии. Через минуту она оказывается в моей квартире, а уже через две оттуда вылетает Катя с криками “извращенец долбанный”. А я даже кроссовки снять не успел.

Зараза. Самая настоящая мелкая зараза. Нигде она еще не выросла, особенно в голове.

15. Глава 14.

Ангелина

Что такое “удручающее” состояние и чем его запить, чтобы на языке не осталось привкуса горечи?

Я не выспалась. Гребаный Арсеньев стоял перед глазами во всем своем голом великолепии, драный кот гулял где-то в гордом одиночестве голодный и холодный, а тетя Валя хваталась за сердце, узнавая, что во всем виновата я. Долбанное подсознание то уводило в сон, подкидывая эти жалостливые (горячие) картинки, то выбрасывало в реальность, заставляя нервно сминать одеяло ногами.

В спасительной надежде, что третья чашка кофе, наконец, меня оживит, плетусь к кулеру у окна. Мои новые коллеги — как призраки дома на холме, если закрыть глаза, то и не вспомнишь, что они тут есть. Весь день по офису раздается только стук клавиш и редкие тяжкие вздохи. Живым здесь не место.

Достаю пакетик растворимого кофе, высыпаю в чашку, заливаю кипятком. Каждое действие в наполненном тишиной офисе звучит преувеличенно громко. Как стучит керамическое дно чашки о столешницу, как звенит ложка, размешивая сахар на дне. Затылком буквально чувствую осуждающий взгляд кого-то из коллег, даже оборачиваюсь, чтоб смело указать место этому продуктивному роботу, способному вкалывать от зари до зари, без перерыва на обед и сон. Но ожидаемо встречаю лишь опущенные в мониторы компьютеров взгляды.

А я привыкла к другому режиму работы, где вот такие перерывы на кофе — часть рабочего процесса, где мои верные Лёлик и Болик трутся у моего стола с чашками в руках, заливая очередную байку, которую я потом успешно вверну в общении с очередным клиентом. Даже воспоминания об их многозначительных взглядах в мой вырез сейчас не бесят, а вызывают приступ теплой ностальгии. Такие обормоты, божечки. Интересно, как они там без меня? И кого из них Макс поставил на свое место?

Чертов Макс. Имеет же наглость звонить, как ни в чем не бывало, и звать на вечернее изучение Камасутры. Как ему только… вот неужели ничегошеньки не екнуло от моего громкого ухода?

Неосознанно делаю несколько шагов к окну, заглядывая в офис напротив. Странно, отсюда моя бывшая контора кажется муравейником: плотно стоящие друг к другу столы, теснящиеся спина к спине сотрудники, яркие мудборды на стенах. Там жизнь кипит. И мне так не хватает этого вечного движа.

А вот и Гера. Стоит у рабочего стола, разговаривает по телефону, эмоционально размахивая руками. Его странная привычка все переговоры вести стоя, сначала ужасно бесила, а сейчас я и сама этим грешу на особо важных телефонных разговорах. Стоя соображается лучше. Скольжу взглядом по ребятам, с которыми провела яркие полгода, и в очередной раз чувствую странную горечь во рту. Это не кофе, к нему я так и не притронулась, просто сжимаю горячую чашку в ладонях, не в силах оторвать глаз от жизни, которую оставила.