— Блин, ну случайно на него сел, не реви, — раздраженно кидаю в мелочь, но она отчего-то не успокаивается, а принимается рыдать еще громче. Как сказала бы математичка — по экспоненте. И это невыносимо, честное слово, хуже только шуршание пенопласта и Бах в исполнении криворукой соседки сверху.

— Не реви, тебе говорят! — прикрикиваю. Но это не работает.

Лицо малявки все красное, глаза — как два пельменя, нос весь в соплях. Ну чего так убиваться? Подумаешь — хомяк! Смотрю на часы, через час должна прийти мама, и если эта зараза не успокоится, опять влетит мне. Хотя я не виновен даже. Какого фига он вообще делал на нашем диване?

— Тох, ну чё? — заглядывает в комнату Санёк. — Мы играть еще будем?

— Не будем, — раздраженно кидаю я.

— Да брось ты ее, порыдает и успокоится сама, чё с ней возиться, — выдает друг. — Там Серый за Барселону ща рубиться будет. Пошли.

Поворачиваюсь к нему и кручу пальцем у виска. Неужели не видит, какая космическая жопа тут намечается, если малявка не успокоится? Мать точно отберет приставку и запрет дома на ближайший год за этого дебильного хомяка.

— Пошли, — толкаю его в спину, выгоняя из комнаты.

Прикрываю дверь, рыдания немного приглушаются, а затем переходят в дикий вой. Жопа, как она есть.

— Всё, игре конец, — оповещаю друзей, входя в зал.

Серый ставит игру на паузу и отрывает взгляд от телека.

— Да ты прикалываешься! — не верит он.

— Мать скоро придет, а тут эта… — киваю головой на стену, за которой продолжаются громкие всхлипы. — Мне кранты.

— Отстой, — Серый кидает на пол джойстик и встает. — Завтра доиграем?

— Не знаю, если мелкая не успокоится, мать приставку заберет, ты ж знаешь.

— Не повезло тебе, — хлопает по спине Санёк. — Сёстры — это жесть.

— А эта даже не сестра, — вдевает ноги в кроссы Серый. — Я б на твоем месте прикопал ее где-нибудь за школой, — громко ржет над своей шуткой.

Я ржу в ответ, хотя не смешно ни разу. Им не объяснить, что такое ответственность и мамин шантаж.

Закрываю за друзьями дверь и возвращаюсь в комнату. Мелкая все так же рыдает, уткнувшись в колени лицом. Два белобрысых хвоста раскачивают в такт всхлипам. Рядом с ней на моем одеяле валяется дохлый Роджер. Больше не веселый, потому что труп. Вот на фига она его сегодня в школу таскала? На фига из клетки тут выпустила?

Сажусь с ней рядом, вздыхаю.

— Конфет хочешь? Я знаю, где мать прячет.

Мелкая затихает, но голову не поднимает, просто отрицательно машет. Тихонько всхлипывает, но уже не воет, как раненная. Хорошо.

— Хомяки вообще долго не живут, — решаю утешить. — Года два, не больше.

Очередной всхлип превращается в громкий вой, от которого аж мурашки по рукам бегут. Да что она так убивается, что я такого сказал?

— Я тебе завтра другого притащу! — наконец, меня озаряет. Точно, в зоомагазине их видел, недорогие и все на одно лицо. Морду. Хотел Need for Speed купить, конечно… но лишь бы мама не узнала.

— Я не хочу другого, я хочу Роджера! — вскидывает голову и стреляет в меня краснющими глазами.

— Будет Роджер два! Назовешь его Великим!

Мелкая вытирает сопли рукавом и кидает взгляд на тушку почившего в бою за диван хомяка. Ее лицо снова кривится, словно вот-вот рванет новый поток слез.

— И колесо! — вставляю, пока она не опомнилась. Помню, она у матери все выпрашивала.

— Морскую свинку! — тут же успокаивается мелочь, снова проходясь рукавом свитера по лицу. — И колесо.

— Нет, погоди. Так все поймут, что с этим хомяком стало.

— Ты его убил! — прищуривается и поджимает губешки.

— Давай договариваться. Я тебе хомяка и колесо, а ты никому ничего не рассказываешь.