Мне не пришлось долго прокручивать в памяти сцену нашего страстного прощания, исполненного упоительных прикосновений и сладостных вздохов. Сцена эта повторилась уже через несколько дней, но кончилась она не прощальным автомобильным гудком, а рассветом, который был наполнен ароматом хорошего мужского парфюма. Наша первая ночь случилась быстро, она была прекрасна, она утвердила меня в той мысли, что Алексей Климов должен стать моим.

Я точно знала, что не могла упустить Климова, не могла позволить ему отказаться от меня, оставить меня, не могла и я добровольно отказаться от него – слишком хорош был он, слишком крепко я была в него влюблена.

И Климов был со мною, любил меня страстно, временами грубо, иногда ласково, но я знала, что он со мной мыслью и чувствами, что он со мной твердо, и я даже была как будто уверена в том, что он со мной до самой весны.

Я чувствовала себя счастливой. Я любила и была любима тем, кого любила, и мне казалось, что я нашла то, что искала, – путь к успешному устройству своей жизни, путь к счастью.

На отчаянный лай собаки не обращал внимания никто из собравшихся у сгоревшего дома. Зевак было много – не каждый день горят дома на улице. Кроме того, дом Кедрина знали все – мрачный, заброшенный, он порождал множество измышлений, однако все они считались сущей выдумкой. Когда же ко мне и Ирине подошел полицейский и попросил нас пройти вместе с ним на задний двор, где он подвел нас к вырытой в земле яме, у которой собрались полицейские и громко лаяла служебная собака, он показал нам то, что в дальнейшем возбудило такое множество легенд, которых дом Кедриных не знал никогда. И теперь измышления эти уже не считались откровенной выдумкой, а являлись плодом того, что было подлинно страшней бесплотных привидений.

Яма располагалась у самого забора под кустами малины. Это был самый дальний угол просторного участка – он всегда был сокрыт густыми кустами, малинником, клонившимися к земле ветвями яблони и травой, которая даже зимой выглядывала из-под сугробов. Собака разрыла землю, вырвав из нее с корнями траву, и представила взору собравшихся целую груду мохнатых трупов.

– Вероятно, кошачьи, – заметил полицейский. – Вы хоронили здесь домашних животных?

– У нас никогда не было домашних животных, – сказала я, как и Ирина шокированная увиденным, однако не утратившая самообладания. – Как их много!..

– Целое захоронение, – хмыкнул полицейский. – Любопытно…

Их словно разрывали на части – костей было так много, будто яма на три метра вглубь и на три по диаметру была заполнена разложившимися трупами животных. Слух об этой страшной находке разлетелся так скоро, словно весь город в то утро видел эту яму и кости, белевшие в черной земле.

Мы в недоумении стояли над ямой и смотрели на ее страшное содержимое; Ирина первой отвернулась, прижалась к моему плечу и горько, с придыханием расплакалась. Я обняла сестру, однако взгляда от ямы не отвела, – я смотрела на нее, смотрела прямо, решительно, а слез в моих глазах уже не было.

– Где вы были в ночь пожара? – спросил меня следователь.

– Ночевала у друга. – Я отвечала сухо, твердо. – Дом долгое время пустовал, – добавила я, – на участке сажали картошку соседи. Возможно, кому-то пришлось не по душе то, что в дом вернулись хозяева…

– Вы подозреваете кого-то из соседей?

– Нет. Но люди у нас злые.

Следователь чему-то кивнул и спросил, скрестив замком пальцы:

– Значит, вы не предполагаете, кто мог совершить поджег?

– Не предполагаю.

– А трупы животных?

Я помедлила.

– Я не знаю, откуда они там, – ответила я. – На территорию легко попасть, кто угодно мог их там закопать.