Я пытаюсь проглотить восставший в горле ком, и когда не получается, молча киваю. Теплая ладонь ложится мне на живот и скатывается вниз, к резинке моих простых хлопковых шорт. Тело бьет дрожь, но я послушно развожу бедра.

Финн поднимается на локте и, не отрывая от меня горящего взгляда, проникает пальцами в трусики. Едва он касается моей раскрытой плоти, я громко вскрикиваю. Это легкое касание подобно самому сильному разряду тока, бьющему прямиком в голову.

— Господи, ты такая мокрая, — измученно стонет он надо мной и опять повторяет движение. И снова, и снова, пока мое тело не выгибается напряженной дугой и все чувства не сосредотачиваются в том месте, где он так умело меня касается.

— Кончи, малышка, — он то ли приказывает, то ли умоляет. — Избавь меня от мучений. Моей выдержки надолго не хватит.

Сквозь ширму собственной похоти я инстинктивно скольжу рукой по его бедру и прижимаюсь к взбугрившейся ширинке. Финн глухо шипит, но возбуждение добавляет мне смелости, поэтому я не останавливаюсь. Оттягиваю резинку его спортивных штанов и обхватываю горячую эрекцию.

— Тони… ты…

Слова Финна тонут в моем стоне, потому что ощущение от его члена в моей руке творит что-то совершенно непередаваемое с телом: ноги сотрясает сильнейшая дрожь, перед глазами темнеет, и напряжение внизу живота становится настолько мощным, что пугает. И уже через пару секунд я разлетаюсь на мелкие звенящие осколки под музыку собственных стонов. В руке становится влажно, и сквозь шелест обрывков мыслей я понимаю, что не только получила свой первый оргазм, но и довела до него мужчину.

Мы лежим молча целую вечность, пытаясь восстановить дыхание.

Рассудок постепенно возвращается в реальность, где есть моя сестра и мое чувство вины, которое многократно усилилось из-за произошедшего, и я понимаю, что одной мне с ним не справиться. Это не просто рядовой поцелуй: мы с Финном едва не занялись сексом в доме моих родителей, когда его девушка, моя сестра, была в отлучке. И он сам пришел ко мне.

— Что теперь, Финн? — спрашиваю тихо.

— Я что-нибудь решу, Тони.

Я ему поверила. А на следующем семейном ужине Кимберли, сияя улыбкой, сообщила, что они с Финном решили пожениться.

5. 5

Наше время

Я не выхожу провожать гостей, ссылаясь на то, что нужно помочь маме с посудой. Финн и Кимберли уезжают вместе, из чего я делаю вывод, что они, скорее всего, съехались. И это логично, ведь Финну двадцать семь. Глупо думать, что они по-прежнему будут зависать в комнате Ким после учебы и изредка ночевать вместе в отсутствие родителей. Логично, но до металлического скрежета в груди неприятно.

Говорят, время лечит. Это еще одно утверждение, которое не работает в моем случае. Потому что в тот момент, как мы встретилась взглядами, все вернулось снова: дикое уханье сердца, смущение и канувшая в Лету способность связно изъясняться. Четыре года я убеждала себя, что стала взрослее, мудрее, привлекательнее и все те мои чувства — не более, чем подростковый восторг от красивой картинки его внешности, облаченной в выкованные мною же рыцарские доспехи. И понадобилось меньше минуты, чтобы вернуться в далекое прошлое и из всего хорошего, что там находилось, прихватить лишь пыльную шкатулку моих чувств к нему.

Но несмотря на это, я больше не девочка, которая готова была отдать все за один только взгляд и поцелуй со своим идеалом. Потому что за четыре года вдали от дома, помимо высшего образования, я обрела чувство собственного достоинства. Из общения с людьми, будь то мои однокурсники, преподаватели или работодатели в модных туалетах из флагманских бутиков, я поняла, что никто не станет тебя уважать до тех пор, пока ты сам не начнешь. Люди, как лакмусовые бумажки, ныряют в тебя, сканируя нутро и, где чувствуют слабину и неуверенность, давят посильнее, чтобы проверить, насколько глубокую смогут оставить вмятину. Делают это неосознанно, потому что такова уж человеческая сущность — уважать силу и презирать слабость. Хочется верить, что я научилась быть сильной и не подставлять свои слабости под удар, поэтому рассчитываю, что моего уважения к себе хватит, чтобы держать шкатулку своих чувств плотно запертой.