– Да, спасибо. Я знаю про вашу ситуацию, мне Артем рассказывал, – помешкав, призналась она. – Говорят, и в школу вам теперь дорога закрыта. Так жаль…

– Если б только в школу, – горько усмехнулась я.

Она понимающе покачала головой. Может, не стоило было вот так чужому человеку жаловаться, но это ее сочувствие что-то во мне надломило. Да я ей была благодарна уже за то, что она не отвернулась брезгливо, как все прочие, а хорошие искренние слова я и вовсе забыла, когда последний раз слышала. Поэтому, наверное, так и размякла сразу.

– А вы оставьте мне свой номер. Как с вами связаться? Я спрошу у мужа, у них там вроде недавно искали кадровика.

– Спасибо, конечно. Вы, может быть, не знаете, но уволили меня по статье. Я не хотела бы подводить вас или вашего мужа.

Она пожала плечами. А телефон я всё-таки дала, ни на что, впрочем, особо не надеясь. Но уже на следующий день мать Казаринова мне перезвонила.

– Я поговорила с мужем. Да, им требуется кадровик. Про вас я ему рассказала, все нормально. Он попросит за вас, если что. Только сразу скажу, место это временное. Сотрудница ушла в декретный отпуск. Да и завод у них на ладан дышит. Вроде как хотят его не то закрыть, не то перекупить. В общем, там тоже всё очень зыбко, все на нервах, сокращения идут. Муж у меня сам переживает, что не дадут до пенсии доработать. Но кадровик там как раз нужен. Вы подумайте…

Что уж тут думать, когда выбирать не из чего. Я поблагодарила ее, записала под диктовку телефон и адрес.

– Завтра сможете подъехать?

– Смогу!

Господи, неужели хоть что-то наконец сдвинулось с мертвой точки?

5. 5

Тимур

Ещё с улицы я услышал, как отец кого-то распекает на весь двор. Наверняка свою очередную сиделку.

Ну точно.

– Дура безрукая! – рявкнул он.

Отец, конечно, и раньше любил поорать от души, но теперь, прикованный к инвалидному креслу, он – вообще зверь. Любая мелочь за пару секунд доводит его до бешенства.

Сиделки у него меняются так часто, что никто в доме не успевает запомнить их ни в лицо, ни по имени. Сбегают в слезах и в ужасе. Да и не они одни. Охранники, горничные – никто не задерживается. Только Влад и Тоня, привыкшие уже, видать, ко всему, сносят все его взбрыки. Но даже они бояться лишний раз попасться ему на глаза. Только со мной он ещё более-менее прежний.

Хотя мне стало не по себе, когда приехал и увидел его. Ладно, не ходит – про это я уже заранее знал, но даже представить не мог, что он так исхудал и состарился. Как будто не год, а лет пятнадцать прошло с последней встречи. Болезнь сильно его изменила. И характер у него испортился.

С августа сменилось четыре сиделки. Или пять? Не помню. Эта, видимо, тоже скоро от него сбежит.

Пока я поднимался на крыльцо, отец чем-то тяжелым жахнул по стене и снова заорал:

– Ни укол нормально сделать не может, ничего! Где только таких криворуких дур берут!

Через пару минут его сиделка, вся в слезах, попалась мне на лестнице.

Хотя лично я понять отца могу. Я вон вообще люто ненавидел всех, когда после аварии год лежал бревном.

Ну а отец таким стал полгода назад или чуть раньше. Он долго скрывал от меня свою болезнь. Потом всё надеялся, что сможет встать. Говорит, не хотел меня лишний раз тревожить, ломать мои планы, рушить проекты.

Мы же там в Москве свое дело замутили с одним чуваком с моего курса. Чувак тот прямо классический, хрестоматийный такой ботан. Выглядел как чучело – на башке хоть гнездо вей, и сам нелепый, несуразный, вечно в каких-то затрапезных бабушкиных кофтах. По универу ходил вдоль стенки, как пришибленный. Но, сука, умный, просто гений. Зовут его Лорс.