– Вот, возьми, и извини, и за ожог тоже. Надо к врачу съездить. У меня ещё мазь есть.

   – Не нужно. – смотрю на Ярослава, начиная с ног и выше, скольжу взглядом по футболке, обтягивающей натренированные мышцы, останавливаясь на губах. Интересно, второй поцелуй будет таким же будоражащим или нет? Не успела развить эту мысль, была прижата к холодильнику.

   Замерла. Ярослав, как голодный хищник, ощущал мой страх, дрожь моего безумного тела, которое отказалось сопротивляться.

   И это случилось опять, он поцеловал снова. Сладко, чувственно. Головокружительно? Схватил меня за плечи, крепче прижимая к себе.

   Что я творю?! Я же его ненавижу!

   – Стой! – отталкиваю Ярослава, пытаясь восстановить, перевести дыхание.

   – Прости, Паулина.

   – Мне надоели твои шутки. Я человек, а не подопытная мышь! Понимаешь? Не надо ставить на мне эксперименты! – предательские слезы застилали глаза. Игра! Для него всё игра. А для меня это что-то возвышенное. Поцелуй должен предназначаться любимому человеку, а не этому шутнику. Он опять смеется над моими чувствами, а я позволяю.

   – Я не шучу, Паулина. Поцеловал, потому что хотел, потому что ты мне нравишься. И тогда в бассейне, тоже хотел. Я не играл.

   – Что?! Я тебе не верю.

   – Я понимаю, я был сволочью.

   – Самокритично, но ты не прав. Ты таким и останешься.

   – Я пытаюсь всё изменить. Паулина. – он заправил прядку, что закрывала глаз, и смотрел с такой нежностью. Сердце защемило. На меня так никто никогда не смотрел.

   – У нас не всё время жизнь проходила в боях. Было же что-то хорошее? Помнишь, мы ездили на рыбалку, на Байкал. Андрей уснул, а мы с тобой пошли смотреть на закат.

   Да, помню. Густые облака висели так низко, что протяни руку и утонешь в белоснежно-золотистой вате. Некогда синяя вода превратилась в расплавленное золото.

   Но это всё померкло по сравнению с тем, как уютно было сидеть на мягкой траве в объятьях Ярослава.

   Мы в тот день поругались. Он опять подшутил надо мной, подкинул в спальник мерзкую, склизкую жабу. Целый день ругалась с ним, а вечером ушла реветь к озеру. Ярик извинялся и подарил мне букет васильков. Сказал, что не может превратить жабу в розу, а в васильки запросто.

   Я окунулась в воспоминания, они так приятно грели душу, что не выдержала, улыбнулась.

   – Согласна, ты не всегда придурок. Просто большую часть времени. Пойдём всё-таки кофе попьём. А то вырубаюсь.

   – О'k, только, чур, я наливаю, а то ты сваришь меня вкрутую.

   – Идёт.

   Смущение пропало. Кого стесняться? Ярослава? Да мы всё лето в детстве проводили в воде, и я столько раз видела его в боксерах. Правда, с тех пор он вырос, там тоже всё выросло. Ох, как же запылали щеки.

   – Спорим, ты сейчас думаешь о чём-то пошленьком. – В смешливых, карих глазах черти отплясывали джигу. – Вспомнила, как в нетерпении сдирала с меня штаны? – он открыто веселился.

   – Я вообще-то испугалась! Кофе только с плиты. Болит?

   – Немного.

   – Может всё-таки крем от ожогов дать?

   – Только, если ты сама мне его втирать будешь.

   – Дурак! – не выдержала и улыбнулась. – Слушай, уже полночь. Ты расскажешь, что случилось? – улыбка пропала с лица Ярослава.

   – Отец. Он позвал меня. Жаловался, что министр нанял крутого адвоката. Помнишь, он обещал помочь?

   – Да? Не верю. Я думала, Эдуард Викторович просто так ляпнул, чтобы поддержать разговор.

   – Он серьёзный мужик, просто так ничего не говорит. Из разговора я понял, что отец боится. Зачем ему бояться, если он не виноват?

   Для меня ничего нового. Я всегда считала его скользким типом.