Но в новом мире есть и много того, что мне, пожалуй, нравится. Я заново узнаю своё тело. Например, сегодня девушка-консультант обронила такую фразу: «С вашими ногами можно носить платья и покороче». Закрывшись в примерочной, я целых пять минут разглядывала свои икры, чтобы выяснить, что она под этим подразумевала. Как и в случае с волосами, раньше я не задумывалась, а какие они — мои ноги? Привыкла считать, что обычные: ни длинные, ни короткие, не худые и не толстые. Словом, не достойные внимания.
Каждая часть моего тела, по случайности награждённая новым эпитетом, перестаёт быть серой и неприметной. Например, мне всё чаще хочется выходить из дома с распущенными волосами, ощущая их своим главным украшением. Расчёсываясь утром перед зеркалом, я порой недоумеваю, как могла не замечать, насколько они красивые и густые.
Сейчас вот Василина упомянула мои ягодицы, и я уже точно знаю, чем займусь, когда снова окажусь в примерочной. Буду их рассматривать. Мне двадцать четыре, но только теперь я начинаю по-настоящему интересоваться собой.
— Ну как ты там? — слышится нетерпеливый голос Василины снаружи примерочной.
Со вздохом оглядев себя в зеркале, я толкаю дверь кабинки и обречённо втыкаю руки в бока.
— Ну! — бодро восклицает она, оглядывая меня с ног до головы. — Другое дело!
— Мне не нравится, — выдавливаю, стараясь не слишком мучиться виной за то, что фактически выбрасываю коту под хвост часовые старания Василины. — Не в том смысле, что я снова хочу набрать кучу бесформенных юбок и рубашек… Просто это, —тычу я в свои голые колени, — не моё. Надевать такое каждое утро станет для меня мучением.
Секунду Василина хмурится, но уже в следующую без каких-либо сожалений пожимает плечами.
— Окей. Вообще не проблема. Я же на свой вкус выбирала. Значит, поищем то, что подойдёт именно тебе.
И потом всё начинается снова. Рубашки — с воротником-стоечкой, с рукавами-воланчиками, приталенные, свободные, полупрозрачные, в клеточку, с буфами. Юбки — на высокой талии, с V-образным подолом, с разрезом по центру и длиной миди. Брюки — палаццо, прямые, с поясом, со стрелками и без. Ещё через полтора часа мы выходим на улицу, нагруженные пакетами. На мне — новые бежевые брюки и шёлковая рубашка в мелкий горошек. Чувствую себя полностью вымотанной, но тем не менее довольной. Всё купленное я точно буду носить без ощущения того, что позаимствовала чужое.
— Можно в честь твоего преображения совершить что-нибудь этакое. — Василина кивает на пакет со старой одеждой в моей руке, и её глаза озорно вспыхивают: — Например, устроить акт сожжения твоих некрасивых шмоток.
— Не надо, — бормочу я, машинально пряча ладонь за спину. — Достаточно отметить покупки десертом и кофе. Я угощаю.
— Вася потрудилась на славу, и Вася заслужила вкусный тортик! — хлопает в ладоши Василина, в очередной раз заставив меня искренне восхититься её лёгкостью и жизнелюбием.
Сама я большую часть вечера испытывала вину за то, что так праздно провожу время.
— Ну вы такая ле-е-еди, Татьяна, — восторженно шипит она, когда мы вдвоём заходим в ближайшую кофейню. — И даже походка изменилась.
Я и сама чувствую, что иду по-другому. Если раньше хотелось пробежать, ускользнуть, прошмыгнуть, чтобы не привлекать к себе внимания, то в новых вещах возникает желание расправить плечи и шагать не торопясь. Так получается само собой, без каких-либо мысленных увещеваний. Магия, не иначе.
— Мне капучино и творожный брауни. — Отвернувшись от официанта, Василина переключает внимание на меня: — Ну что, Танюша. Выглядишь ты теперь на пять с плюсом, так что можно и о личной жизни подумать. Как там, к слову, наш Дан-Балан?