– Короче так… – глядя в тарелку, говорит Катя. – Витины косяки – это Витины косяки. Так и передай этим уродам.

– Хорошо, – футболист смущенно улыбается, пожимает плечами и откидывается на спинку стула. – Но они хотят поговорить, понимаешь? Имеют право. Если у тебя что-то застряло – лучше верни по-хорошему.

– Ага, – участливо кивает Катя. – Разбежалась со всех ног. И волосы по ветру.

– А вот хамить, Кать, не надо…

– Я вам не мешаю? – говорю.

– Ты же знаешь, я всегда тебе помогаю, – говорит футболист, садясь к ней вполоборота и не обращая на меня никакого внимания. Улыбка на его лице пропадает. – Между прочим, все уже знают, что ты здесь. Господи! Нашли, где поселиться! Тут же всё как на ладони.

Он поворачивается к столу, и его широкая ладонь резко опускается на скатерть с тяжелым стуком. Рядом с нашим столиком тут же вырастает официант:

– Desserts?

– Ноу! – резко отвечает Катя, не поднимая взгляда, и официант исчезает так же внезапно, как появился.

– Вы вообще о чем думали?! – начинает заводиться футболист. – Могли бы просто…

– Так, ладно! – отвечает Катя неожиданно громко. Она поднимается со своего места и встает во весь рост. – Знаешь что? А ну-ка доставай телефон!

– Чего?

– Ничего! И ты тоже! – Катя поворачивается ко мне.

– Я-то, – говорю, – тут при чем?

– Делайте оба чего сказано!

Мы с футболистом обиженно достаем телефоны.

– Так, мальчики… достали? Супер! А теперь удалите-ка мой номер! Оба! Чтоб я видела! Ага… вот так. Молодцы! – Она садится обратно, берет в руки вилку и нож и снова принимается за стейк.

Футболист сует телефон в карман, поднимается, снимает пальто с вешалки, влезает в рукава, потом медленно, не сводя глаз с Кати, застегивает пуговицы, одну за другой. Укоризненно качает головой.

– Мое дело – предупредить, – произносит он наконец. На его загорелом лице снова появляется прежняя улыбка. Катя ставит локти на стол и соединяет вертикально ладони, подперев большими пальцами подбородок.

– Спасибо, дорогой…

– Ладно, – вяло улыбается он. – Когда теперь увидимся-то?

– Увидимся… – Катя опускает левую руку, отводит правую от лица и быстро перебирает пальцами в знак прощания.

– Тогда пока, ребята! Бай! – он разворачивается и идет к выходу.

– И тебе – бай, – произносит Катя, но почему-то еле слышно, словно обращаясь к самой себе.

Всю дорогу обратно до отеля мы оба молчим. Заходим в номер. Я снимаю куртку, встряхиваю ее, сбрасываю ботинки. Катя сразу же берет пульт, включает телевизор и как есть, не раздевшись, прямо в уличных туфлях падает спиной на постель. Некоторое время лежит молча, а потом вдруг сообщает:

– Завтра же переезжаем в район Виктории!

– Катя, а зачем тебе было нужно, чтобы я удалил твой номер?

Молчит. Стряхивает на пол туфли. Растопыривает пальцы на левой руке и начинает внимательно разглядывать ногти. Они длинные и ярко-красные.

– Катя?

– Есть такая пословица, милый: меньше будешь знать – дольше проживешь.

По телевизору идут европейские новости. Такое впечатление, что они тут идут круглые сутки. На экране – центральные улицы Барселоны: толпы людей шагают колоннами, размахивают каталонскими флагами и что-то хором кричат. В различных регионах европейских стран, комментирует ведущий, отмечается рост сепаратистских настроений.

– Тебе что-то угрожает?

Она вздыхает, неопределенно кивает и начинает переключать каналы.

– Это все из-за Витиных денег?

– Да… из-за Витиных денег, – отзывается она.

Дю Морье, как видно, была права: мертвые куда опаснее живых.

– Может, лучше отдать?

– Заткнись!

Мне становится не по себе. Опускаюсь в кресло. Доигрался! Это только со мной такое бывает: приехал в Европу – и тут же угодил в какие-то русские разборки. Теперь вместо несостоявшегося психологического романа будут детективные догонялки. Надо поскорей отсюда сматываться. Пусть сама выплывает. Я ей не нянька, в конце концов. Таскается, понимаешь, везде, по парижам, трахается направо-налево, а у меня проблемы!