– Говорю же, девочек! – Батяню иногда раздражала моя непонятливость.

Принцессой звали цыганскую девочку, которой уже исполнилось шестнадцать лет, но она училась только в седьмом классе. Принцесса – ее настоящее имя, не прозвище. Так у нее в паспорте записано. Принцесса не очень хорошо усваивала школьную программу, зато могла и прошлое, и будущее по руке рассказать. И все сходилось! Видимо, со своей одаренностью она не вписывалась в группу академиков.

– Каким образом не прошла тестирование Биссектриса с математическим уклоном –совершенно не понятно! – изумилась Туба.

– Если в подвале держат девочек, то становится ясным, почему Головастика и Носа вернули, – рассуждала Батяня.

– А Молоко? – возразила Туба.

– У нее болела голова. И медсестра сказала… – я напомнила, как девчонок не пустили навестить меня из-за того, что у Таи Молоко могли быть микробы.

– Может быть, потому, что она пятиклассница?.. – вопрос Батяни заставил нас задуматься.

– А если их продадут в рабство?! – Туба всхлипнула.

– Прекрати, Туба! До этого не дойдет – я уверена… – голос Батяни прозвучал не слишком оптимистично.

– Что же нам делать? – я уже ничего не понимала, но стало страшно. Даже сердце громче застучало – так же, как тогда, когда Серые гнались за мной в подземном коридоре.

– Первым делом, Мисюра, передай Тесле наш ответ, – Батяня взяла себя в руки. В подземном коридоре снова появились дети – значит, пускать молнии нельзя!

Сегодня Нифигенич пригласил в библиотеку Тубу и отдал ей одну фотографию.

На старинной, пожелтевшей от времени карточке были изображены красивая девушка в длинном белом платье и офицер. На обратной стороне расплывчатыми чернилами написано:

«Лилечке на долгую память от потомка русских декабристов и немецких рыцарей. Иркутск, 1904 г. Проездом на фронт».

– Лилечке? – удивилась Батяня.

– Нифигенич считает, что Лилечка – это моя пра-пра-пра-пра…бабушка. Вполне может быть, что меня в честь нее назвали. Она была известной артисткой.

Мы так привыкли называть друг друга вымышленными именами, что почти забыли, что Тубу зовут Лиля, Батяню – Яна, меня – Ангелина, или, сокращенно, Геля.

Нифигенич в нашей одаренной школе историю преподает и в библиотеке подрабатывает. На прозвище, которое ему дети дали, он не обижается. Ему много лет, но на старика он совсем не похож – высокий, стройный и одевается хорошо. Рубашка у него всегда белая. И волосы белые, как снег, и бородка с усами. Он бородку аккуратно постригает – ему идет! А ходит, прихрамывая на правую ногу, но без тросточки. Хотя ему пошло бы с тросточкой ходить.

Глаза у Нифигенича голубые, очень яркие, как будто в линзах. Но линзы он не носит, потому что носит очки в золотой оправе. Очки надевает, когда выставляет оценки в журнал, или заполняет формуляры в библиотеке.

Если Нифигенич за что-то берется, то доводит дело до конца. Он один верил, что Туба – потомок декабристов, и вот, пожалуйста!

– Рядом с Лилечкой на фотографии кто? – спросила я Тубу.

– Мисюра, прочитай на обороте! – Батяня перевела взгляд с меня на Тубу. Так вот в кого у тебя актерская одаренность, Лилечка!

Я первый раз услышала, что Батяня назвала Тубу настоящим именем.

Я запиской передала Тесле то, что велела Батяня, нарисовав за тремя скобочками кружочки. Для верности около каждого кружочка поставила восклицательный знак красным карандашом. Тесла молча забрал мой рисунок.

Через несколько дней в подвале находилось уже девять пленниц – девочек, не прошедших тестирования. Батяня считала, что Серым нужны непременно двенадцать детей – ведь в самом начале этой таинственной истории они рассматривали двенадцать личных дел. Все понимали, что ждать больше нельзя! Было назначено совещание в холле с приглашением Теслы, которого мы тоже включили в «Тайное общество».