Горилла кинул свои вещи обратно в шкаф, закрыл дверь, потом…

— Не смей меня трогать!!! — заорала я.

Горячие широкие ладони. Они обжигали и, казалось, впивались в меня мельчайшими иглами, что пробирались под кожу и напитывали её мелкой дрожью. Легли на талию. Я втянула живот и вцепилась руками в чёрный капюшон спортивной куртки.

Он одним рывком оторвал меня от пола и приподнял. Зажмурив один глаз от моих тумаков, сделал несколько шагов и… повесил меня за пояс джинсов на проклятый крюк.

Крюк не подвёл, брендовые джинсы тоже. Я стала болтать ногами, неудобно накренившись вперёд. В промежности зажал толстый шов и впился между половых губ, похабно натирая клитор. Мне и плакать надо, и охать, и смеяться от абсурдности ситуации.

— Слушай внимательно, светлячок. — Оскар сложил руки на груди. — «Скажу папе» не проканает. Потому что если я скажу тренеру, то начнутся неприятности. Я элитный боец, меня сюда не просто так привезли…

Я истерично рассмеялась.

— Что смешного? — повысил он голос, но говорил всё это время очень сдержанно и спокойно.

— Он с элитными проститутками, а я с элитным бойцом. Оставайся, Оскар! Только сними меня с крюка.

— За сравнение с проститутками будешь висеть, пока я с пробежки не вернусь, — недовольно сказал он и застегнул свою куртку.

— Что?! — кричала я в закрывающуюся за ним дверь.

***

 Я в детстве верила, что Мюнхгаузен действительно вытащил себя из болота за волосы. Это оказалось ложью! Человеку даже с крючка слезть катастрофически сложно. 

Я пятками упёрлась в стену и попыталась вверх подпрыгнуть. Джинсы расстегнула и только с пятой попытки спрыгнула со злополучного крючка, упав на пол.
Вся моя жизнь пролетела перед глазами.

Что будет? Родители узнают — меня порубят на котлеты.

Я взяла телефон и позвонила Алле. Сама пошла на кухню и, как в любой стрессовой ситуации, стала быстро месить тесто, потому что единственная отдушина в моей жизни — это выпечка.

— Привет, Маркуш, — прохрипел низкий голос Курочкиной.

— Кура, у меня проблемы.

— Проблемы? Это писец, Маркуша. Вино твоей Янки нужно прировнять к оружию массового поражения! — она заржала, как пропитый сапожник и курильщик со стажем.

У неё такой голос. Сама худая и длинная, а басит, как мужик.

— Ты помнишь, вчера в ЗАГСе были? — начала я.

— Помню.

— А что мы там делали, помнишь?

— Не-а, не помню.

— Мы заключали фиктивный брак, а в соседнем здании оформляли временную прописку.

— Вспомнила! Там был офигенный парень-спортсмен, я б дала!

— Муж не слышит? — скривилась я, складывая ингредиенты в мисочку и помешивая их венчиком. Курочкина не такая, она верная жена, но проскальзывает у неё в лексиконе всеобщая распущенность. — Так вот, этот офигенный спортсмен теперь живёт в моей квартире.

— Секи момент, Маркуш. Твой Бородин паскудник, нужно мстить.

— Кура, ты в своём уме?! Меня отец всех благ лишит за такие выкрутасы.

— Послушай умную женщину, Марина. Папе знать необязательно, с кем ты живёшь. Шиканёшь с шикарным парнем, потом простишь своему уроду Мстиславу все его дела и замуж выйдешь.

— Кура, я уже замужем! В ЗАГСе вы присутствовали на моей свадьбе! Я с этим спортсменом расписалась! — сказала я, а потом подумала.

А подумала о том, что зря я правду рассказываю. Потому что Курочкина не оценит манёвр. Она в своё время осталась без родительских благ, и мама с папой её гоняли, как курицу по птичьему двору.

— Вот это ты попала! Одно дело гулять, другое — браки заключать, — и голос стал как у моего отца. Такое чувство, что я с мужиком разговаривала. — Маркуша, на развод подавай, пока никто не знает.