Я и правда веду себя неестественно. А Козловскому об этом знать нельзя.

– Это ты про мое неудачное признание в любви? – слова сами вырываются изо рта.

Иногда я могу саму себя раздражать и бесить.

 

6. 6.

Я уже открываю рот, чтобы продолжить и переключиться на любую другую тему, но Артём меня перебивает:

– Своей слюной ты мне всю машину заляпала. Сделай заказ, я через пару минут подойду и оплачу.

– Я сама оплачу.

– Как хочешь. Вперед, Комиссарова. У тебя есть…

– Десять минут?

– Уже девять.

Все отлично.

Козловский, оказывается, умный. Наверное, понял, что я глупость сморозила, поэтому и выгнал из машины.

Раз он на особом питании, в благодарность куплю ему морковку. Пусть грызет, козлик.

И когда я говорю козлик, это значит, у меня просто настроение хорошее. Уверена, он еще не раз козлиной будет.

Свой заказ, конечно же, я оплачиваю сама. В принципе, я изначально так и планировала сделать. А еще потому, что Козловский так и не подошел. Спустя десять минут мне передают бумажный пакет, набитый картошкой фри, тремя гамбургерами и порцией нарезанной морковки. Давясь слюной, я выхожу на улицу, и меня буквально парализует.

В общем, пока я выбирала, чем забить свой желудок, Козловский зря время не терял и успел подкатить к какой-то кобыле в белом платье. Или к нему подкатили. Сейчас не поймешь.

Возможно, злюсь я только потому, что он меня обманул. Обещал подойти, но не подошел. Возможно, я просто ненавижу белый цвет.

Последний вариант – я эгоистка, которая терпеть не может, когда кто-то гладит руку моего водителя.

В любом случае я обязана прекратить эти телячьи нежности.

Пакет бы в них кинуть, но кто ж таким богатством разбрасывается?

Я осторожно подбираюсь к ним в надежде подслушать чужой разговор. Почему она продолжает наглаживать Козловского, если он сам к ней даже не прикасается? А он почему с ней разговаривает? Мог бы сразу с моста скинуть. К чему все эти условности?

– Я тебе подарок привезла из Швеции. Может, как-нибудь заедешь и заберешь? – томно выдыхает коротко стриженная блондинка.

Пф-ф-ф.

Нашла чем мужика брать.

Я ему морковку купила. Хватит подарков в этом году.

Она продолжила говорить, но уже шепотом, и я ничего разобрать не могла.

Черт.

Черт.

Черт.

Ну почему я по губам читать не умею?

Что она ему рассказывает на ухо?

Мотаю головой, отгоняя противные мысли.

Так, Козловский сегодня вернется домой. Со мной. По-другому быть не может.

– Любимы-ы-ы-й! – ору так, что у самой уши закладывает. – Заждался меня?

И прежде чем подумать, подпрыгиваю и руками цепляюсь за шею Артёма.

Ой, мамочки.

Он поймал. Я громко ойкаю и зачем-то еще сильнее прижимаюсь к нему, тут же забыв о белобрысой ведьме.

– Я тебя спасла, Козловский. Можешь не благодарить, – шепчу в его ухо.

– Комиссарова, как же с тобой сложно, – слышу тихий смешок и чувствую дыхание на своей коже.

В моей голове что-то громко взрывается.

 

В горле ком, и я не сразу понимаю, почему у меня сердце так сильно бьется, будто вот-вот выскочит из груди. Прижимаюсь к Артёму и точно знаю, что от моей хватки на его коже останутся синяки. Голова кружится, а когда я открываю глаза и смотрю вниз, становится нечем дышать.

Хорошо, что я ничего не ела. Но желудку плевать, он уже стремится вернуть свое содержимое наружу.

Вдох, через несколько секунд еще один.

Я упаду, если Козловский меня отпустит.

Для человека, который боится стоять на стуле, висеть на высоком Козловском – все равно что в ад добровольно спуститься. Страшно, дико жарко, и кошмары лезут в голову.

– Комиссарова, ты уже можешь отцепиться и слезть с меня. Роль глупой и ненормальной ты отыграла.