Я быстро хватаю пережаренную, почерневшую сосиску и, до того как Роза успевает прочесть надпись, провожу ею по кетчупу, пока все, что осталось, не превращается в неудобочитаемое месиво.

– Ой! – горестно вскрикивает Роза, а я притягиваю ее к себе.

– Спи, Роза, она пошутила, – говорю я, укладывая ее снова себе под бочок.

– Но что за послание такое, из какого астрального мира? – бормочет она.

– Ни из какого. Спи, – повторяю я, а сама бросаю сердитый взгляд на Орлу.

Она отвечает мне таким же и цедит сквозь зубы:

– Хотела повеселиться, и на тебе, всё коту под хвост.

На следующий день я валяюсь в постели почти до семи, прижавшись к спине Пола, все еще под впечатлением ночной близости с ним. Весь вечер после звонка Орлы меня не покидало чувство настороженности и тревоги, но, когда я уже засыпала, звонок ушел куда-то на периферию сознания. Как только мужчины закончили играть в скраббл и Эд отправился к себе готовиться ко сну, я рассказала Полу, что Элла принимает противозачаточные таблетки. Его реакция, как я и ожидала, была более взвешенной и не столь панической, как моя. Он напомнил мне, что девочка она ответственная и разумная, что через несколько дней ей уже будет шестнадцать лет, еще не взрослая, конечно, но уже и не ребенок. Строгостью тут ничего не добьешься, но поговорить с ней надо, спокойно и мягко, о том, как она себя чувствует и каковы ее планы на будущее. Мы вместе решили, что я поговорю с ней после школы, а заодно и с Дейзи; Элла не должна считать, что я к ней придираюсь.

Потом девочки вернулись с гулянки домой, и все легли спать. Мы с Полом лежали рядышком, тихо говорили о том, не отправиться ли нам пожить на какое-то время в Австралию. Пол уже четырнадцать лет преподает в Сент-Эндрюсском университете биологию моря. Но ему положено заниматься и научно-исследовательской работой, и он подал заявление в Мельбурнский университет. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, ему не должны отказать, и через пару месяцев мы соберем чемоданы и поплывем в город Виктория. Там уже пятнадцать лет живет сестра Пола с семейством, и они ждут не дождутся, когда мы приедем.

Лежа в постели, мы с Полом рассуждали, где будем жить, как станем проводить там время, спорили, что лучше – подводное плавание или верховая езда. Большой Барьерный риф или Голубые горы. А через несколько минут уже занимались любовью; в брачной жизни это занятие продолжается минут десять, но оставляет за собой сладостное чувство, которое потом длится несколько дней.

Дейзи просыпается и встает первой, а за ней я; готовлю завтрак, провожаю до дверей и лишь потом сама отправляюсь работать. С работой мне повезло. Я хожу туда пешком. Кликнув за собой Мерфи, выхожу из дома, и мы идем до конца нашей улицы, упирающейся в береговую линию. Сегодня утром гавань пуста, отлив. Лодки рыбаков отправились дальше в открытое море, туда, где поглубже, где водятся съедобные моллюски и крабы. Гаванская стена простирается более чем на две сотни ярдов, толщина ее почти четыре фута, и я шагаю по внутреннему ее краю, с удовольствием подставляя лицо соленому морскому ветру, который безуспешно пытается согнать меня со стены. Мерфи то и дело останавливается, привлеченный каким-нибудь неотразимым запахом, долго обнюхивает то одно место, то другое, а я оборачиваюсь, жду его и любуюсь нашим домом. Стены его выкрашены лазурной краской, он так уютно смотрится на берегу, словно греется под ласковыми лучами летнего солнышка. Садик, конечно, не мешало бы привести в порядок, да и посыпанная гравием дорожка упирается прямо в дорогу, но мне наш дом кажется идеальным.