Да, не то. Костюм чиновника – не шлем пилота, а сидение в кабинете – не то же самое, что прыжки по снам и путешествия между мирами. Но это же не навсегда, временно. Найдут же её рано или поздно! Или хотя бы кто-нибудь из тупорылых родственников любопытной мелюзги пошевелится, чтобы разобраться в причинах её кошмаров.

Однако, как показывает жизнь, нет ничего более постоянного, чем временное. И новая работа захватила с головой, а детская мечта как-то начала… нет, не забываться. Скорее, превращаться в то, чем она и была изначально. В волшебный сон, в отголосок детства… Тем более, что деловой костюм легко и незаметно заменила байкерская куртка, а мотоциклистский шлем как-то примирил с окружающей действительностью.

Однако это понимание пришло гораздо позже, а тогда, семнадцать лет назад…

Видят боги, никого и никогда в жизни Диметриуш не ненавидел так, как ту девчонку, которая спасла жизнь ему и его друзьям. Он искренне желал ей смерти – а что? Смерть медиума могла бы стать выходом из сложившейся ситуации – но еженедельные осмотры у мага давали всегда один и тот же неутешительный результат:

– Петля на месте. Связь крепнет. Ещё пару месяцев, мой принц, и вы просто не сможете использовать другого медиума.

Тогда он злился до выжженных стен и белого пепла, теперь... теперь все эти воспоминания, утратив актуальность, вызывали лишь легкую улыбку. Другая жизнь, другие интересы, другие проблемы.

На улицу, где находился Женькин коттеджик, Бьёри вырулил в половину девятого утра, часа на три раньше, чем рассчитывал. Ракета был хмур, помят и агрессивно трезв. Он смерил друга мрачным взглядом и, не говоря ни слова, шире распахнул дверь.

– Уговорил, – Димон не мог не воспользоваться ситуацией и не отомстить приятелю за ночную побудку, – буду чувствовать себя, как дома.

Они пересекли небольшую уютную прихожую и вошли в кухню, и у наследника Императора немедленно от обилия красок закружилась голова.

– Не знал, что ты переехал, – выдавил он, испуганно разглядывая ромашки, колокольчики и прочие лютики, которыми были разрисованы стены святая святых любого достойного дома.

Женька проворчал что-то невразумительное и с протяжным стоном присосался к пластиковой бутылке с минеральной водой, а после того, как та была ополовинена, выдохнул громко, потряс головой и неожиданно поменял тему:

– Ты ж обещался к обеду. Гнал, небось, опять, как чёрт…

Димон задумчиво приподнял бровь, а Ракета, старательно не замечая удивления приятеля, продолжил:

– Доносишься когда-нибудь, – суетливо спрятал глаза за дверцей открытого холодильника и полюбопытствовал слишком уж заботливым тоном:

– Жрать хочешь?

– Не-а.

Бьёри решил разбирательство по вопросу странного Женькиного поведения отложить на попозже и откровенно наслаждался похмельными мучениями лучшего друга.

– Счастливчик… а я после вчерашнего слона б сожрал… Завязывать надо с этими прессухами. На тридцать человек одна мисочка салатика, бутерброды с мёртвой рыбой под сыром и цистерна коньяку. Димон, клянусь, эти здешние журналюги водяру хлещут, как лошади.

Ракитский вытащил из холодильника бутылку питьевого йогурта и посмотрел на него с выражением яростного отвращения, своим видом вконец развеселив приятеля.

– Пусти, болезный! – Бьёри протиснулся к холодильнику, жестом велев другу припарковаться у обеденного стола, и принялся метать на барную стойку продукты: помидоры, огурцы, сморщившуюся от старости паприку, останки зелёного лука, едва живые шампиньоны, яйца и что-то, что когда-то совершенно точно было сыром.