– Помешанной?

– Что-то вроде. Прости… Это ведь трудно. Да ещё Ли…

– И дура Амалия.

– Как вы теперь станете жить?..

– Как и раньше. Няньки. У меня школа, у отца – работа.

– Всё равно не представляю… – я откинулся на подушку и замолчал. Что можно было добавить?

– И не надо. У тебя другая семья. Родители любят друг друга…

– Ага. Только кроме них и тебя, никого нет. Это грустно.

– Младшие сёстры – это кошмар, особенно если они как Ама.

– Она ж орёт, когда ты её так зовёшь.

– Пусть орёт.

– Страшно на похороны идти.

– Забей. Просто рядом постоишь, а то родные меня сожрут. Не хочу.

– Слушай, а ведь и правда…

– Чего? – Ди тоже лёг, завернувшись в тонкое одеяло.

– Получается, мы с тобой как братья.

– Ну да.

– Это хорошо.

– Спасибо, Илюш.

– Да ладно…

Спал ли Динар, я не знал. Но мне сон не шёл. Вспоминались последние года два нашей жизни, дружбы, и в будущее я смотрел с некоторой опаской. Нам всего-то было по четырнадцать. Почти по пятнадцать. Ди считал себя достаточно взрослым для многих вещей, а теперь станет ещё серьёзнее, – в этом сомнений не было, но мне хотелось подольше оставаться ребёнком. Брать скейт и полдня колесить по улицам, резаться в приставку, сидеть на набережной без дела до самого вечера, дразнить девчонок из параллельного класса. Да что угодно, только бы не стоять рядом с другом у гроба его матери, лишь бы не дать ему озлобиться и превратиться в мрачного маленького взрослого.

Жизнь казалась несправедливой и жестокой. И мне хотелось оставить Динара у себя дома, сделать его родным братом и провести рядом всю жизнь. Без больных сестёр, умирающих матерей и отцов, летающих в Париж к любовнице.

Собственно, до момента похорон, Ди провёл все дни у нас. Пару раз заглядывал к себе, чтобы повидаться с родными, и возвращался.

В день икс, мы оба облачились в строгие чёрные костюмы, несмотря на жару, легко позавтракали и в сопровождении моих родителей двинулись вслед за целым кортежем из чёрных дорогих авто к моргу. Странно, но там я не чувствовал ужаса или горя, да и обстановка была довольно тихой. Меня больше занимали присутствующие, чем само действо. Амалия стояла подле отца и, кажется, совершенно не понимала, что происходило. Во всяком случае, на лице её не было скорби или страданий. Ди тоже представлял собой каменное изваяние, статую, без чувств и эмоций. Плакали только дамы старшего поколения, но довольно тихо.

Весь ужас начался, когда процессия проследовала на кладбище, и гроб поставили около глубокой могилы. В первом ряду встала вся семья Динара, и я рядом с ними, стараясь не смотреть на лицо умершей. От звучащих слов прощания становилось невыносимо грустно, кто-то рыдал в голос, не стесняясь, и незаметно из моих глаз тоже полились слёзы. Наверное, я плакал за двоих, потому что Ди даже не шелохнулся, будто врос в землю. Сейчас он был похож на отца ещё больше, чем раньше, – тот так же стоял с безучастным выражением лица и только сжимал кулаки. Иногда я видел, как тяжело он сглатывает, и боялся, как бы с ним чего не случилось.

Никогда ещё я не видел столько скорбящих и плачущих людей. Бабушку Динара вели под руки, сама она была не в состоянии даже ничего сказать, целовала бледную, будто восковую маску на лице матери Ди, и я боялся, что меня или заставят делать то же самое, или желудок прямо сейчас вывернется наружу. Но, когда подошла очередь братишки прощаться, он встал рядом с гробом и молча смотрел на мать долго, ни слова не говоря и опустив голову. Лучше б рыдал, кричал, валялся. Что угодно – только не эта тишина. Моё сердце тогда не билось, потому что сердце Ди тоже остановилось.