- А муж тоже там был? – робко бормочет Инночка. – Гадалка сказала…

- Она с семьей была, - обрываю новую порцию бреда. – Муж, дети… Только мелкую оставили дома. Девочка дорогу плохо переносит. Маленькая еще.

- Они живут в другом городе? – делает поразительное умозаключение Инночка.

- Прикинь, - фыркаю я и, серьезно глядя в озадаченное личико, повторяю, как для умственно отсталой. - Я хочу вернуться в медицину. Меня самого обратно тянет. И отец просил.

- Но ты же можешь устроиться на работу здесь? – непонимающе смотрит на меня Инночка. – Если проблема не в твоей бывшей.

- А зачем, - рыкаю резко. – У нас семейный бизнес, зай. И совершенно другой доход, чем у ординатора в городской больнице…

- Тогда возьми меня с собой, - лепечет Инна, и в ее глазах мелькает лучик надежды.

- Так сильно меня любишь? – усмехаюсь криво.

- Нет, - пожимает она плечами растерянно. – Но нам же хорошо вместе, Кит!

- Иногда этого мало, зай, - вздыхаю тяжело. Людям требуется самореализация. Знаешь, что это такое?

- Ты ее любишь? – поднимает она на меня тревожный взгляд.

- Самореализацию? – ухожу от вопроса.

- Эту женщину, Кит! Мы о ней разговариваем! – кричит негодующе.

Вглядываюсь в злое заплаканное личико, смотрю на тонкие пальчики, вцепившиеся друг в друга. На эту сгорбленную спину. И думаю – вот с этой уродливой бабой я жил? Серьезно? И не замечал, что рядом притаилась горгулья?

- Ну какая тебе разница, Ин, - вздыхаю, поднимаясь из-за стола. – Я никогда не задумывался… Наверное, я никого не люблю. Просто не способен.

Вру, конечно. Но Инне знать о моих чувствах к Яночке не полагается. Пока это моя тайна. Даже отцу с Ильей говорить не намерен. Не хочу.

- Давай, я тебя сегодня к родителям отвезу, - предлагаю миролюбиво. – Ты же быстро соберешься?

- Ки-и-т, - Инна поднимает на меня свои глазищи и бормочет недовольно. – Не выгоняй меня, ладно? Можно я тут поживу. Ты же вернешься обратно.

- Я насовсем еду, зай, - сокрушаясь, развожу руками. Беру со стола только свою кружку. Неторопливо мою ее и напрягаюсь только от одной мысли, что Инночку придется выпроваживать силой. – А квартиру хочу продать или, если не получится по-быстрому, сдать в долгосрочную аренду…

- Я вижу, ты все продумал, - замечает кисло. – Но сменить работу коммерческого директора на белый халат доктора… Мне слабо верится, Кит, - бросает с брезгливой гримасой.

- Да я – доктор и есть, кисуль. Не напрягайся, не думай. Просто прими как должное.

- Ненавижу тебя! Ненавижу! Ты мне жизнь сломал! – кричит она. Несется в спальню и, выкинув свои вещи из шкафа, начинает, комкая, бросать их в мой чемодан. Молчу. Пусть забирает. Завтра куплю новый. Лишь бы убралась побыстрее. Выхожу на балкон, чтобы не слышать, как Инна голосит на весь дом, делясь с матерью последними новостями. Проклинает, как последнюю мразь. Если ей от этого полегчает… Я-то точно переживу.

- Ну, вот и все, - вздыхает она, надевая шапку. Выжидательно глядит в отражение зеркала. – Ничего не хочешь сказать, Макаров?

- А должен?

- Нет, наверное. Ты же ничего не обещал. Несись к своей Танечке… Или как там ее?

- Неважно.

15. 15

Инна машет рукой от бессилия. Открывает рот, собираясь выдать новый опус от гадалки, но, услышав трель сотового, поворачивается спиной. Ищет трубку в огромном шоппере, забитом под завязку.

- Да, папа, - ноет тоненько и жалостливо. – Я готова. Поднимись, пожалуйста, очень тяжело…

И даже непонятно, что имеет в виду. Себя или багаж.

Мой шеф, крупный здоровый мужик с пивным животиком и лысиной, грозно вваливается в прихожую. Глядит на меня сурово и неприязненно. Куда-то вмиг испарился тот самый добрый отеческий взгляд, а добродушная улыбка превратилась в звериный оскал.