– Я вас не видела, – отозвалась я угрюмо.

– Это не оправдание, знаешь ли. И я как раз сегодня собиралась поговорить с тобой насчет пропуска уроков. Ты не слишком хорошо начинаешь учебный год, едва ли не самый важный в жизни. Так что не забудь подойти в мой кабинет после окончания уроков, договорились?

– Да, – с трудом выдавила я и направилась в сторону класса, в дверях которого стоял с сочувственным видом Дятлов, ждал.

Нет чтобы появиться раньше и не подпускать ко мне этих двух идиоток! Я промчалась мимо него с ослепшим и оглохшим видом, донеслась до парты, схватила Сашкин рюкзак и через плечо ловко метнула назад, на пустующую парту. Или не очень ловко, не проверяла. Потом забралась на свое место и уставилась в окно.

Урок тянулся бесконечно, и я всеми порами своего организма чувствовала прикованное к себе внимание класса. Все эти оглядывания, сближенные головы, шепотки. Наш класс никто не назвал бы дружным, в основном каждый сам по себе, если дружба, то парочками. В никуда уходят все попытки нашей классной сдружить нас совместными поездками и конкурсами, мы – словно пазлы из разных коробок, никак не соединяемся. Однако и про травлю неугодных, про деления на крутых и лузеров знаем больше из фильмов. Мы все дети обеспеченных родителей, другим нашу гимназию просто не потянуть, но никогда не пытаемся мериться предками, их доходами или тачками – это теперь отстой, затеявший подобное был бы испепелен презрением. Просто мирно сосуществуем в школьных стенах до поры до времени. Именно с непривычки я так болезненно воспринимала эту враждебность, возможно, в разы ее преувеличила. А примерно посреди урока мне на стол шмякнулась прилетевшая откуда-то со среднего ряда записка. Нужно было просто смахнуть ее со стола, но я от растерянности прочитала. Там было написано:

«Ты реально пыталась увести Вилли у Лины?»

Сначала я опешила. Потом даже засмеялась от неожиданности. Вороватым движением сгребла записку в карман жакета, чтобы никому не попалась на глаза. И тут же мои мысли приняли новое направление: а если предположить, что я разговариваю во сне и сказанула что-то про Вилли? Нет, ничего такого, я никогда не думала о Мажейкасе как о парне… хотя он, конечно, дико привлекателен внешне, тут не поспоришь. Но нет, я не могла, мне нравится Сашка, и вообще… Иногда Вил меня жутко раздражал, когда приходилось приглашать его к себе или на прогулку, а я бы предпочла побыть вдвоем с Кимкой, как в довиловские годы нашей дружбы. Иногда их пара казалась мне странной, я недоумевала, как ухитряется порывистая, не слишком сдержанная на язык Кимка общаться с таким правильным и рассудительным типом. Допустим, все это я выболтала во сне, могла бы подруга на меня очень сильно обидеться? Ответ: да, могла, но в тапках убегать из моего дома не стала бы. Скорее, разбудила бы и устроила разбор полетов. Значит, опять мимо.

Настроение упало еще ниже, хотя уже некуда было падать. Голову стиснуло, словно на нее, как на бочку, набили железный обруч, заныло за ушами. Я едва высидела до перемены, первой схватила сумку, хотя Елена Станиславовна еще объясняла домашку, выскочила за дверь. И сразу рванула в раздевалку, желая одного – как можно скорее оказаться дома. Выпить таблетку от головной боли и принять лежачее положение. К классной явлюсь завтра, как говорится, семь бед – один ответ.

Я даже решилась на то, чтобы срезать путь, пойти не привычной дорогой вдоль проспекта, а проскочить между двумя неприятными на вид блочными строениями, соединенными на уровне третьего этажа сплошным балконом-туннелем. Это здание у нас прозывалось мигрантской общагой, и я обычно опасалась там ходить, особенно под балконом, вечно оттуда летел всякий мусор, окурки или раздавались выкрики, которые преследовали долго, – балкон был открыт на обе стороны. Но сейчас мне на все было наплевать.