– Ах, Годим, какой же ты глупый! – скорее с удовольствием, чем с досадой объявила девочка. – Никак не можешь понять: в Блишеме люди не умирают сами по себе. Если бы некоторые добровольно не уходили на гору, в городе уже не осталось бы места. Поэтому таких людей там чтут, как героев. Сродники гордятся ими и вовсе не мечтают их вернуть, хотя могли бы. Варгана, гостившая в доме нашего отца, рассказывала, что разбудить человека может только родственник или сам Гамелех при помощи волшебного своего посоха. А ведь мы с тобой родня Орлику, он нам дядька, не забыл?

Мальчик со звучным именем Годим настороженно кивнул. Как и сестра, он был темноволос, с довольно смуглым овальным лицом. Всякий раз, когда волновался, румянец пурпурными пионами расцветал на его щеках, – а уж Зима то и дело подкидывала ему поводы для волнения своими выходками.

– Наш отец мог бы и сам разбудить Орлика, но он, как и ты, думает, что того давно нет в живых. Значит, это должны сделать мы. Лови!

Выкрикнув последнее слово, девочка перестала упираться пятками в трещины камня и, словно по снежной горке, которую никогда в жизни не видела, скатилась по каменному боку вниз, прямо в тонкие, но крепкие руки брата.

Тр-р-р – подол сарафана зацепился за острый скол и клок синей ткани повис хвостиком. Зима, с одного взгляда оценив ущерб, оторвала подол напрочь и обмотала вокруг запястья.

– Теперь тебе попадет от матери! – расстроенно воскликнул Годим. – Она только утром закончила вышивать!

– Не-а, не попадет! А знаешь, почему? – лукаво прищурилась девочка.

– Н-не знаю…

– Потому что матери будет не до того, когда она снова увидит нас, – так обрадуется, что мы наконец вернулись и привели с собой нашего Орлика. Даже думать забудет про какой-то там сарафан. Тем более, что нам придется найти себе другую одежду: если в нас опознают всадников, то не пустят даже в Брит.

– Ты что, собираешься прямо сейчас?.

– За Орликом? Конечно. Я бы ни за что не сказала тебе заранее, ведь по твоему лицу читать легче, чем считать звезды в ясную ночь. Уже через час вся поляна знала бы, что мы что-то замышляем, и отец с матерью с меня глаз не спустили бы.

Приставив ладонь ко лбу, она глянула против солнца на узкую гряду, клином входящую в небольшое круглое озерцо. Там понуро пощипывала траву одинокая лошадка, золотистые блики плясали на ее опаловых боках.

– Поедем на Айке. Она так сильно тоскует по своей хозяйке, и в сражения ее никогда не берут. Берегут. А в Блишеме мы наверняка встретим Дею, вот они и повидаются. Отдадим ей Айку, а себе взамен попросим ящера, живого или призрачного, без разницы, лишь бы летал, и на нем вернемся домой. Вот уж некоторые удивятся.

Точеный носик Зимы сердито сморщился: наверняка под «некоторыми» подразумевался вероломный Видан, который не изволил дождаться, пока она подрастет, и уже год, как привел в дом молодую жену.

Годим только диву давался: его сестре все казалось легко. А он не мог поверить, что она в самом деле предлагает ему покинуть родной дом, отца и мать.

– Но, Зима…

– Ах, перестань! – вскричала девочка. – Больше не спорь со мной, потому что я уже все решила. С едой у нас не будет забот, потому что я хорошо умею разводить костер, а огонь любит твое пение и дает тебе все необходимое.

Мальчик покраснел так, будто его самого пару секунд подержали над костром головой вниз. Годим в самом деле унаследовал певческий дар своих предков и дорожил им куда больше, чем даром убивать голосом или мыслью заставлять других людей повиноваться. А именно эти способности теперь были в чести у его народа. Про песни давно уже никто не вспоминал, но мальчик часто, забравшись в чащу, потихоньку напевал мелодии, которые с младенчества слышал от матери. И костер разводил не для того, чтобы получить что-то, а для проверки, хорошо ли выходит. Наивный, он-то думал, что сумел скрыть свою тайну даже от сестры.