Входя в магазин, мы сталкиваемся с красивой девушкой с длинными рыжими волосами. Увидев Джейка, она делает двойную охотничью стойку, но он, кажется, вообще не замечает ее, и я улыбаюсь про себя.

Я решаю купить кое-что еще помимо мороженого, и, когда мы доходим до морозильника, в моей тележке уже полно продуктов.

– Какое ты любишь? – спрашивает Джейк, открывая дверцу холодильника.

– Вкус орехового масла, – говорю я, залезая в другой холодильник в паре шагов от него.

Он достает пачку мороженого со вкусом орехового масла; в тот же миг я достаю такую же, но другой марки.

– Зачем тебе такое? – спрашивает он. – Это в два раза дороже. Наверное, оно лучше.

Я качаю головой.

– Дело не в цене, Джейк. Это «Самое крутое мороженое в мире». Смотри, на пачке прямо так и написано, – серьезно говорю я.

Он переводит взгляд с одной упаковки на другую.

– Эви, – начинает он, как будто объясняет что-то пятилетнему ребенку. – Ты ведь знаешь, на упаковке можно написать все, что угодно. Это не значит, что это правда.

– Видишь ли, – возражаю я. – Ты прав. Но ты ошибаешься. По-моему, девяносто пять процентов понимания того, что ты лучший, – это уверенность. Можно подозревать, что ты лучший, можно надеяться, что ты лучший, но если у тебя не хватает наглости объявить, что ты лучший с помощью наглой упаковки, а кто не верит, пусть проверяет, если посмеет, то никакой ты не лучший. Кто может устоять перед парнем, который искренне верит в себя?

Он снова пристально смотрит на меня, но я просто бросаю мороженое в тележку и иду по проходу к кассе. Моя точка зрения доказана.

Мы пробиваем покупки на кассе, и Джейк достает бумажник, чтобы заплатить за купленную мною снедь. Но я отпихиваю его деньги и сую кассиру свои, сердито глядя на Джейка. Он качает головой и убирает кошелек. Пусть я и не управляю многомиллионной компанией, но уж за свои сраные продукты заплатить могу.

Мы возвращаемся к моему дому в дружеском молчании, держа в руках по два пластиковых пакета с продуктами.

– А могу я спросить, что ты имел в виду, когда сказал, что не дал отцу повода доверять тебе? – спрашиваю я, как бы между прочим, но надеясь, что Джейн как-то объяснит свои предыдущие слова. Если он ненадежен, я хотела бы знать об этом прямо сейчас.

Он вздыхает.

– Я был избалованным ребенком. Эгоистичным и испорченным, и я сделал все, что не должен был делать. Когда дело касалось саморазрушения, я был первым в очереди. Прямо скажем, ни один родитель не мечтал о таком сыне.

Я смотрю на него понимающим взглядом и вижу в его глазах грусть. Похоже, он не ждет ответа, и мы продолжаем идти молча.

Мы добираемся до входной двери моего дома, я толкаю дверь ногой и вхожу.

– На входной двери нет замка? – удивляется Джейк. Когда я снова смотрю на него, его лицо напряжено, а на подбородке дергается мышца. Он выглядит взбешенным.

– А, нет. Я несколько раз звонила хозяину, но поняла, что для него это не первоочередная задача. Все в порядке. У нас довольно безопасный район. Никто не назовет его лучшим в мире, но он вполне приличен, – шучу я, пытаясь разрядить внезапно накалившееся настроение Джейка.

Джейк следует за мной, и мы идем к двери моей квартиры.

Он ставит сумки на пол и выжидающе смотрит на меня.

– Хм-м… спасибо, Джейк, – говорю я, не собираясь приглашать его в свою простецкую крошечную квартирку. – Поход оказался куда приятнее, чем я ожидала. – Я улыбаюсь и продолжаю смотреть на него, не двигаясь с места.

Мы оба поворачиваем головы: Морис, мой сосед по коридору, крупный, мускулистый чернокожий парень, который работает на стройке, открывает дверь своей квартиры и стоит на пороге, скрестив руки на груди и подозрительно глядя на Джейка. Выглядит Морис так, будто может уложить боксера-профессионала, но, по сути, это просто большой плюшевый мишка. В обмен на порой перепадающий ему пакет черничных кексов (его любимых) или апельсиновых с клюквой (тоже любимых) он присматривает за мной.