— Хороший человек? — спрашивает она, — Твой отец жениться на известной модели и это все, что ты можешь сказать? — она эффектно опускает на кончик носа солнцезащитные очки, — Мне нужны подробности, абсолютно все до последней детали.

— Я думаю, она не совсем стерва. На самом деле она какая-то… скучная.

— Как это?

— Она стелиться под моего отца, — говорю я, — Может это и есть любовь, я не знаю.

— Продолжай, — приказывает она, — Твой отец, властный придурок, который обращается с ней так же, как с тобой, и…

Меня раздражает, что Кристина сравнивает нас с Миланой, как будто мы обе какие-то бесхребетные существа, только что растоптанные волей моего отца, — Знаешь, я нечасто видела их вместе. Я увидела, что на его столе стояла их совместная фотография и они выглядели… счастливыми.

Она хмыкает в ответ, — Счастливая? И это все? У тебя в доме сама Громова Милана, и все, что я получаю из информации, это счастье двух сердец. Ты знаешь, что я хочу грязи.

Я выдыхаю. Конечно. Грязь, — Она супер… эффектная и красивая.

— Красивая, — ровно повторяет Кристина.

— И не любит кофе, — говорю я, — Она вообще не пьёт кофе, а вместо него пьет какую-то болотную жижу.

— Я ее уже ненавижу, — подытожила подруга.

Теперь я не могу не улыбаться, — Рома назвал её коктейли тиной из аквариума.

Уши Кристины навострились при звуке его имени, и я тут же пожалела, что упомянула его. Я никому не говорила, что мы с ним переспали. Он останется моим грязным маленьким секретом.

Я возьму его с собой в могилу. Может быть, даже в буквальном смысле, если он продолжит вести себя как придурок.

Чувствую, что Кристина смотрит на меня, ее очки снова сдвинуты на кончик носа. Она смотрит поверх них, изучая меня, как своего рода образец, — Рома? — невинно спрашивает она. Она вытягивает его имя, позволяя ему слететь с языка.

Я закатываю глаза и громко фыркаю, переворачиваясь на живот, главным образом для того, чтобы избежать зрительного контакта с ней. Боюсь, если я посмотрю на нее, она сможет прочитать мои мысли. Я придаю своему голосу небрежность, которой определенно не чувствую, хотя мне не нужно изображать отвращение, которое естественным образом просачивается в мой тон, — Рома. Ее сын.

— Да, точно, — говорит она, — Чуть не забыла. У нее есть сын.

Не может быть, чтобы Кристина, с ее склонностью к бульварным журналам и сплетням, почти забыла, что у Громовой Миланы есть сын. Она умирает от желания спросить, я знаю. Должно быть, она видела нашу фотографию, которую миллион раз перепостили в сети. Но я раздражена и определенно не хочу говорить с ней о нём.

Она перекатывается на бок и опирается на руку, положив локоть на причал, — Расскажите мне все.

Я открываю рот, намереваясь высказать ей то же пренебрежительное, усеченное дерьмо, что и об Милане, но вместо этого вырывается поток слов, словно что-то вне моего контроля,— Он такой… придурок, — говорю я, — Он думает, что он главный, понимаешь? С его пирсингом и татуировками. Без обид, я имею в виду… — я смотрю на вишневые цветы Кристины, и она смеется.

— Продолжай, — говорит она.

— И его дурацкое непрерывное курение. Это отвратительно. Он дунул мне в лицо. Моя мать умерла от рака, черт возьми. У него напрочь отсутствует чувство приличия.

— По твоим словам он просто дьявол како то, — говорит она.

— Вот именно. Он просто высокомерный, нахальный придурок. Он грубый и отвратительный, и он практически переспал с каждой девушкой в городе, — я закатываю глаза, — Они бросаются на него. Как будто он лучший хрен в городе.