После рождественских праздников Лазарев 2-й отправлялся в Архангельск. Вместе с капитанской должностью он прицепил на свой сюртук и новенькие эполеты капитана 1 ранга. Ехали целым санным поездом. Используя все свои связи, Лазарев забрал на новостройку почти половину своего старого экипажа. Из офицеров с ним поехали лейтенанты Павел Нахимов и Иван Бутенев, мичмана Ефимий Путятин и Александр Домашенко. Помимо личных вещей везли с собой немало и корабельного имущества. С особой бережливостью оберегали ящик с навигационным инструментом. За ящик отвечал мичман Домашенко, который и спал, обнявшись с вверенным ему казенным добром.

Архангельск встретил балтийцев пронзительным ветром и мокрым снегом.

– Точь-в-точь, как у нас в Кронштадте, а ишо север! – делились впечатлениями промеж себя матросы.

Матросов разместили в казармах местного флотского экипажа, офицеры сняли квартиры. Павла Нахимова прямо с саней забрал к себе квартировать друг и однокашник по Морскому корпусу Миша Рейнеке, только что назначенный начальником Беломорской гидрографической экспедиции. Едва вещи по углам закинули и сразу все на верфь. Там среди бревен и сугробов уже высился огромный корабельный короб. При виде будущего корабля матросы кричали "ура", офицеры радостно жали друг другу руки.

А через пару дней Лазарев вступил в хозяйственное наблюдение за кораблем и начал принимать в его достройке самое деятельное участие. Корабельный мастер Никита Иванов, много разных капитанов на своем веку повидавший, не зная, печалился или радоваться этому последнему, уж слишком дотошному! С одной стороны, ну кому понравится, когда в твои дела то и дело встревают и с советами лезут, с другой, однако, чего печалится, когда советы те порой весьма дельные и дает их капитан весьма к званию твоему и годам уважительно.

По предложению "неугомонного капитана Лазарева" и его офицеров на достраивающемся корабле и то, и дело, что-то переделывали и меняли. Работный люд ворчал:

– И принесла нелегкая умников на нашу голову это им не так, другое ни этак! Матросы лазаревские на слова такие обижались:

– Вот ты душа плотницкая топориком постукал и к бабе своей под бок на печь, а нам на кораблике тобою кое-как сделанном по окиянам плысть! Так неужто, ты душа окаянная, хочешь, чтоб кораблик твой от волны рассыпался, а наши бабы вдовами стали?

– Ладно вам! – махали рукавицами плотники да конопатчики соломбальские. – Мы свое дело без Вас знаем. Наши кораблики хоть семь окиянов проплывут, и нечего им не станет!

Вечерами офицеры собирались у гостеприимного Миши Рейнеке. "Крейсерцы" вспоминали о недавнем кругосветном плавании, Рейнеке рассказывал о Беломорье…

Разговоры заводил обычно розовощекий Ефимий Путятин. Оппившись чаю и вытирая полотенцем вспотевший лоб, он важно начинал:

– А помните, господа, бурю на траверзе Сан-Франциско? Когда мы штормовали без малого две недели. Могу вам задним числом нонче сознаться, уж, на что я крепок и стоек, но и то мысленно тогда со всеми домашними распрощался!

Павел Нахимов рыжий и ироничный, улыбаясь, кивал:

– Помним, помним, Ефимушка, как ты царю морскому "ура" кричал, Михайле Петровичу весь сюртук обрызгать изволил!

Ну, это с кем не бывает, – супился Путятин, – Поди, разбери, куда обед из себя выбрасывать, когда такая круговерть вокруг!

– Господа! Господа! А помните, как в порту Дервентском, по джунглиям гулявши, мы заблудились, а дохтор Алиман, испугавшись, плакал и просил не бросать его на съеденье тамошним зверям! – скороговоркой закричал со своего места наивно-простодушный Саша Домашенко, – Вот смеху-то было!