Волшебники не поняли почти ничего из этого, однако им льстило, что их тела состояли из более высокоорганизованной материи.

– Но ведь тогда здесь ничего не было, – сказал декан, наблюдая за тем, как Думминг рисовал круг. – Не было даже тех, кого можно было бы назвать людьми.

– Тогда были обезьяны, – заметил Ринсвинд. – Или, по крайней мере, существа, похожие на обезьян.

У него имелись собственные мысли на этот счет, хотя он и признавал принятое в Плоском мире мнение, что обезьяны были потомками людей, которые бросили эволюционировать[27].

– Ах, да, обезьяны, – раздраженно ответил Чудакулли. – Я их помню. Совершенно бесполезные существа. Если ты не пытаешься их съесть или заняться с ними сексом, они с тобой и знаться не захотят. Они просто валяют дурака.

– Я думаю, эти обезьяны появились уже позже, – сказал Думминг. Он встал и принялся отряхивать мел со своей мантии. – Гекс считает, что эльфы сделали что-то с… кем-то. С теми, которые потом стали людьми.

– Они вмешались? – спросил декан.

– Да, сэр. Нам известно, что они могут влиять на разум людей, когда поют…

– Ты сказал «стали людьми»? – спросил Чудакулли.

– Да, сэр. Простите, сэр. Я вовсе не хочу снова спорить об этом, сэр. В Круглом мире одни вещи становятся другими. Во всяком случае, некоторые из некоторых вещей могут становиться другими вещами. Я не говорю, что это относится и в Плоском мире, сэр, но Гекс вполне уверен, что здесь это происходит именно так. Можем ли мы хоть на мгновение представить, сэр, что это правда?

– Чтобы было о чем поспорить?

– Ну, вообще-то чтобы нам не пришлось этого делать, сэр, – сказал Думминг.

Наверн Чудакулли мог спорить об эволюции очень долго.

– Ну, допустим, – неохотно проговорил аркканцлер.

– Мы знаем, сэр, что эльфы действительно могут влиять на разум меньших созданий…

Ринсвинд пропускал их слова мимо ушей. Ему не нужно было все это слушать. Он провел гораздо больше времени в полевых условиях – в канавах, в лесу, прячась в камыше, пересекая пустыни, – и пару раз ему приходилось сталкиваться с эльфами, а потом убегать от них. Они не любили всего, что, по мнению Ринсвинда, наполняло жизнь содержанием, таких вещей, как города, стряпня и отсутствие камней, непрерывно бьющих тебя по голове. Он не знал наверняка, едят ли они вообще что-нибудь не ради развлечения. Они вели себя так, будто в самом деле питались страхом других существ.

Очевидно, когда они нашли людей, те им понравились. Люди были весьма изобретательны, когда дело доходило до испуга, и прекрасно заполняли свое будущее страхами.

Но затем они все испортили, применив свой чудесный, страхогенерирующий разум для создания всяких вещей, которые развеяли этот страх, – календарей, часов, свеч и историй. Особенно историй. Особенно тех, в которых чудовища погибали.

Пока волшебники спорили, Ринсвинд отправился посмотреть, чем был занят библиотекарь. Примат, снявший платье, но для соответствия местной моде оставивший воротник, был счастлив, как… ну, счастлив, как библиотекарь, окруженный книгами. Ди имел хорошую коллекцию. Большинство его книг было посвящено магии или числам или магии и числам. Впрочем, эти книги были не такими уж магическими: их страницы даже не умели переворачиваться сами.

Хрустальная сфера стояла на полке, чтобы Гекс мог наблюдать.

– Аркканцлер желает, чтобы мы все вернулись и остановили эльфов, – сказал Ринсвинд, присаживаясь на стопку из книг. – Он считает, мы можем напасть на них из засады, прежде чем они успеют что-либо сделать. Как по мне, я не думаю, что это сработает.