Ищут меня – я бегу, а убегают – гонюсь.

Ты же, который в своей красавице слишком уверен,

Лучше, как спустится ночь, вход на замок запирай.

Да разузнай наконец, кто в дверь то и дело стучится

^>40 Тайно, собаки с чего брешут в ночной тишине?

Что за таблички тишком проворная носит служанка,

И почему госпожа часто ночует одна?

Пусть до мозга костей тебя пробирает тревога,

Дай же мне повод хоть раз ловкость свою проявить.

^>45 Тот пусть лучше песок на пустынном ворует прибрежье,

Кто в неразумье своем любит жену дурака.

Предупреждаю тебя: коль верить слепо супруге

Не перестанешь, моей быть перестанет она.

Много всего я терпел, надеялся я, что сумею,

^>50 Как ты ее ни храни, все же тебя обойти.

Ты же, бесстрастный, готов терпеть нестерпимое мужу.

Все дозволяешь – и вот я уж любить не могу.

Так уж, несчастному, мне никогда и не ведать запрета?

Ночью уже никогда мести грозящей не ждать?

^>55 Страха не знать? Не вздыхать сквозь сон, ни о чем не волнуясь?

Повода мне не подашь смерти твоей пожелать?

Что мне в супруге таком? На что мне податливый сводник?

Нравом порочным своим губишь ты счастье мое.

Ты бы другого нашел, кому терпеливые любы…

^>60 Если соперником звать хочешь меня – запрещай!

Древний высится лес, топора не знававший от века.

Веришь невольно, что он тайный приют божества.

Ключ священный в лесу и пещера с сосульками пемзы,

И отовсюду звучат нежные жалобы птиц.

^>5 Там, когда я бродил в тени под листвою древесной

В думах, куда же теперь Муза направит мой труд,

Вижу Элегию вдруг: узлом – благовонные кудри,

Только одна у нее будто короче нога;

Дивной красы, с оживленным лицом, в одежде тончайшей,

^>10 Даже уродство ноги лишь украшало ее.

Властная вдруг подошла и Трагедия шагом широким,

Грозно свисали на лоб волосы; плащ до земли.

Левой рукою она помавала скипетром царским,

Стройные голени ей сжали котурнов ремни.

^>15 Первой сказала она: «Когда же любить перестанешь

Ты, к увещаньям моим не преклоняющий слух?

О похожденьях твоих на пьяных болтают пирушках,

В людных толкуют местах, на перекрестке любом,

Пальцем частенько в толпе на поэта указывать стали:

^>20 “Вот он – тот, кого сжег страстью жестокий Амур!”

Не замечаешь ты сам, что становишься притчею Рима…

Как же не стыдно тебе все про себя разглашать?

Петь о важнейшем пора, вдохновляться вакхическим тирсом,

Время довольно терять, труд начинай покрупней!

^>25 Ты унижаешь свой дар. Воспевай деянья героев!

Скажешь ты: нынешний труд больше подходит тебе.

Хватит забавных стихов, что успел ты сложить для девчонок;

Были напевы твои с юностью ранней в ладу.

Славу доставить теперь ты обязан трагедии римской,

^>30 И вдохновенье твое выполнит волю мою!»

Так она кончила речь в своих театральных котурнах

И покачала главой, в пышном уборе кудрей.

И, на нее покосясь, улыбнулась Элегия, вижу, —

Мирт держала она, помнится, в правой руке.

^>35 «Что порицаешь меня, Трагедия гордая, речью

Важной? – сказала. – Ужель важной не можешь не быть?

Не погнушалась и ты неравным стихом выражаться,

Ты, состязаясь со мной, мой применила размер?

Нет, величавых стихов со своими равнять я не смею,

^>40 Твой затмевает дворец скромные сени мои.

Ветрена я, и мил мне Амур, он ветреник тоже,

Избранный мною предмет – по дарованьям моим.

Бога игривого мать без меня грубовата была бы,

Я родилась, чтобы ей верною спутницей быть.

^>45 Все-таки я кое в чем и сильнее тебя: я такое

Переношу, от чего хмурятся брови твои.

Дверь, которую ты не откроешь тяжелым котурном,

Я открываю легко резвой своей болтовней.

Не научила ли я и Коринну обманывать стража,

^>50 И на измену склонять верность надежных замков,