«Сегодня утром в своём кабинете я обнаружил на полу два пятнышка, цветом напоминающие кровь. Я стёр их, не придав им поначалу никакого значения. Подумал, что это уборщица могла случайно пролить какое-нибудь удобрение для цветов, но, как выяснилось позже, растения в моём кабинете вчера никто не поливал. Через какое-то время обнаружилось, что мой заместитель, Матвей Тимофеевич, пропал. Он не явился на работу и дома тоже не был обнаружен. Не знаю, связаны ли эти два события и имеют ли они какое-то отношение к исчезнувшей из сейфа информации, но вероятность такая существует, поэтому я и решил сообщить тебе о них.

До выяснения причин исчезновения Матвея Тимофеевича было решено объявить, что он в командировке, чтобы пресечь чудовищные слухи, расползающиеся среди студентов. Думаю, ты понимаешь, что не должна ни с кем делиться полученной от меня информацией.

Жду от тебя письма со списком всех, кто может быть причастен к краже документов, а именно: тех, кто передал тебе информацию о кодах доступа, тех, кто спровоцировал тебя залезть ко мне в кабинет и вскрыть сейф, тех, кто знал об этом и тех, кто подозрительно вёл себя в последнее время – проявлял к тебе и твоим действиям повышенный интерес, следил за тобой и так далее».

Дочитанное письмо благополучно удалилось, но Вероника успела запомнить всю информацию, каждое слово. И эта информация вызвала лёгкую дрожь и неприятное покалывание между лопатками. Такое ощущение всегда возникало у Ники, когда она была очень сильно взволнована или встревожена. Вернее, не всегда, а последние три года.

Началось это в тот страшный день, воспоминания о котором до сих пор рвут душу на части. Тогда она с самого утра ощущала это покалывание. Это была даже не боль – это было предчувствие беды. И беда случилась. Страшная, несправедливая, непоправимая и так до конца и непонятая. Вероника до сих пор не знала ответ на вопрос «почему?». Почему это произошло? Почему они погибли?

И вот опять это покалывание. Все сегодняшние перипетии: вызов к ректору, его сумасшедший гнев, жуткие слухи о Матвее Тимофеевиче и даже подозрительные пятна на полу аудитории №12а и на ботинке преподавателя физики не вызвали в ней этого неприятного чувства, но, видимо, письмо ректора, в котором сообщалось о ещё двух пятнах цвета крови, стало последней каплей, которая переполнила чашу спокойствия и окончательно убедила Веронику, что вокруг неё происходит что-то нехорошее.

Она возбуждённо заёрзала на стуле. Ей было совершенно необходимо с кем-то поделиться своими догадками и сомнениями. Возможно, Пётр Иванович, предупредивший Веронику никому не сообщать информацию из своего письма, под «никому» имел в виду именно «никому», но Вероника в очередной раз поняла его слова по-своему. Она решила, что на Наташу этот запрет не распространяется.

Выскочив из комнаты, она прошла по коридору ровно три шага и оказалась у двери своей соседки по общежитию, а по совместительству лучшей подруги.

– Наташ, – Вероника стукнула пару раз в дверь и просунула голову в проём, – можно?

– Угу, – ответила подруга. Она стояла у окна и наблюдала за очередной выходкой третьекурсников. – Тебе тоже это дикое гоготание заниматься мешает?

– Мешает, только кое-что похуже гоготания, – мрачно сообщила Вероника, закрыв за собой дверь.

– Переживаешь из-за завтрашнего Дисциплинарного Совета?

– Ещё хуже.

– Господи, ты что, за эти несколько часов, что мы не виделись, успела влипнуть в ещё одну неприятность? – покачала головой Наташа и присела на кровать. – Рассказывай!