Я вдруг подумал, что могу просто сжать рукой её тонкую белую шейку, сжать и чувствовать кожей, как из неё, пульсируя, толчками утекает жизнь, и несколько мгновений это было единственным моим желанием.

4. Глава вторая.

Она.

Было холодно. Чертовски, непривычно холодно. Я вытянула руку к соседней подушке, привычно ища Антона. Но рука повисла над пустотой – вместо двуспальной любимой постели лишь узкая кушетка. А сама кроватка осталась далеко-далеко в прошлом, и на ней спит сейчас Антон, и возможно даже не один. Я стиснула зубы и выругалась. Сколько ночей должно пройти, чтобы я, проснувшись, не вспоминала своего мужа? Бывшего мужа…

В высокое окно без штор просачивается серый утренний рассвет. Комната обставлена по-спартански, раньше её только в крайних случаях использовали. Минимум мебели, поблекшие обои на стенах – когда-то, много лет назад, на них были золотистые узоры. Пыль, пустота, да горшок с засохшей геранью на подоконнике.  Я встала и поморщилась: спала одетой, ладно хоть сапоги с курткой сняла. Подошла к мутному, в разводах окну, зачем-то оторвала листик цветка, растерла его между пальцами в сухую серую пыль, которая по прежнему терпко пахла. Пахла моим детством. Когда я впервые приехала на эту дачу, пышный куст герани стоял на каждом подоконнике. А теперь вот…

О прошлом вспоминать не стоило. В прошлом эта дача была неразрывно связана для меня с Русланом. Наши матери носились с сумасшедшей идеей фикс, что можно сделать вид, что все остались семьёй, несмотря на развод его родителей. Ха, какая наивность. Чаще всего мы пересекались именно здесь. Я застонала и спрятала лицо в пахнущих геранью ладонях. Навалился вчерашний вечер: кошмарный, убийственный. Алкоголь в моей крови, Барбос, который Бублик, Руслан… Вчерашняя вспышка смелости кончилась до обидного скоро, я просто сбежала и заперлась в первой же попавшейся мне комнате. Упала на кушетку, борясь с головокружением и тошнотой, и все думала, думала о том, что Руслан сейчас где-то рядом, в этом же старом доме, и от этого было жутко. Сейчас, когда опьянение позади, мой нелепый детский страх поборен, но оставаться здесь? Увольте. 

У двери сиротливо стояли мои сапоги, через спинку стула переброшена куртка. И то, и другое - отвратительно сырое и холодное. Я натянула их на себя, морщась и проклиная идиотскую идею напиться в одиночестве на краю света. Открыла дверь. Тёмный коридор тих. С трудом убедила себя, что никто меня не сожрет, если я выпью чая или кофе.  Поставила чайник на плиту, достала кружку с отбитой ручкой. Кружку я тоже помнила с детства.

На кухню вошёл Бублик. Плюхнулся на толстую задницу у моих ног, посмотрел на меня требовательно снизу вверх.

– Шоколадки кончились, – развела я виновато руками. Песик тявкнул. – Тихо, разбудишь Синюю Бороду!

Пёс был понятливым. Я налила себе чая, воспользовавшись запасами Руслана, и скормила его собаке его же печенюшку. В голове ещё немного звенело от выпитого вчера виски, но в целом я чувствовала себя неплохо, вот что значит предаваться порокам на свежем воздухе.  Вышла в сени, нашла лопату. Бублик шел за мной следом. 

– Ну пошли, – сказала я ему. – Откопаем мою машину. Там ещё вкусности есть.

Колёса увязли порядком. Я не освободила даже одно, а устала так, словно фуру с цементом разгрузила. Сейчас, при свете дня, дом отсюда было хорошо видно, и я косилась на него взглядом поминутно, боясь появления Руслана, и зная, что этого не избежать. Пёс бегал вокруг машины, я откидывала лопатой мокрый и тяжёлый снег, время шло.